— Разве мы не можем выйти отсюда? — сквозь плач говорила она. — Разве нет никакой возможности выйти отсюда, пока они не схватили всех остальных?
Он смотрел на ее маленькую, жалкую фигурку в грязном и изорванном платье. От холода у нее был насморк, она то и дело кашляла.
— Мы могли бы, по крайней мере, прогрызть зубами стены, — продолжала она. — Я прорыла в укромном месте земляной пол, и никто этого не заметил.
— Они укрепили каждую доску на стене, вбив опоры глубоко в землю. Едва ли мы первые, кто гибнет здесь!
Виллему зажала рукой рот, чтобы остановить плач.
— Дорогие мои… Все мои близкие умерли! Из-за меня! Я не вынесу этого!
По другую сторону стены стоял воллерский помещик и наслаждался от всей души.
Это был верный метод воздействия на такую своенравную и непокорную девицу. Скоро она будет на коленях! Скоро, скоро она будет на коленях!
Доминик прибыл в Гростенсхольм на рассвете декабрьского дня, намного раньше, чем собирался. Он обещал быть к Рождеству, но до Рождества было еще далеко.
«Сначала съезжу домой, на Липовую аллею, навещу родных. Хотя они меня еще не ждут. Так что никто не будет против, если сначала я навещу Элистранд».
Он слез с коня во дворе. Все было тихо. Слишком тихо.
Вышла служанка.
— Господин Доминик! Ах, дорогой, Вы приехали!
— Да. Господа дома?
Женщина заплакала.
— Ах, господин Доминик, у нас такое горе! Такое горе!
Он испуганно схватил ее за руку.
— Виллему? С фрекен Виллему что-нибудь случилось?
Служанка не в силах была говорить — она только горячо кивнула.
— Она умерла? — почти крикнул Доминик.
— Мы этого не знаем, — заикаясь, произнесла она. — Она пропала. А Ее Милость…
— Тетя Габриэлла? Что с ней случилось?
— Она упала с лошади и… И здесь у нас был пожар.
— Да, я вижу обгорелую стену. Где дядя Калеб?
В этот момент парадная дверь распахнулась и вышел Калеб. Он был бледен и печален и выглядел лет на двадцать старше своих пятидесяти шести лет.
— Доминик, дорогой друг, как я рад видеть тебя! Мы попали в водоворот трагических событий и не знаем, как из него выбраться. Входи же скорее!
Поблагодарив служанку, Доминик вбежал по ступеням наверх.
— Мне уже сказали, — произнес он, не снимая верхней одежды, — Виллему опять исчезла, а тетя Габриэлла упала с лошади. Как она себя чувствует?
— Она лежит наверху. Давай поднимемся к ней, она будет рада увидеть тебя. Габриэлла сломала себе ключицу, но Никлас вправил ее. Ей просто нужно лежать спокойно, и все срастется, как надо.
— Боже мой, — пробормотал Доминик, поднимаясь по лестнице. Он вспомнил, как в последний раз был здесь — вместе с Виллему, которая так хотела показать ему свою комнату.
— Я слышал о пожаре…
— Да, он был, без сомнения, устроен кем-то посторонним. Он начался в доме, где живут слабоумные, но нам удалось вовремя потушить его.
— Никто не пострадал?
— К счастью, нет. Это милые, доверчивые люди, и было бы трагедией — для них и для нас, — если бы они сгорели.
— А вы сами, дядя Калеб? С вами ничего не случилось?
— Как же! Когда я искал Виллему в округе Энг, подозревая, что она находится там, в меня стреляли! Но они промахнулись, и я улизнул от них, пока они перезаряжали ружье. И здесь произошло много страшных событий. Брат твоего дедушки, Бранд, получил в подарок кусок прекрасного, сочного мяса — от какого-то неизвестного. Но, к счастью, у Эли оказался хороший нюх: мясо было испорченным, возможно, отравленным. Его выбросили…
Они постучали и вошли в комнату Габриэллы.
Доминик приветствовал мать Виллему, похожую на его собственную мать. Та же хрупкая, изысканная красота, те же темные тона. Но черты лица были, конечно, другими, сложение тоже. Габриэлла была чувствительной, ранимой, чуткой к настроению других. Анетта же была шумливой и бесцеремонной. И все-таки Доминик находил между ними сходство.
Он выразил ей свое сочувствие.
Габриэлла держала его ладонь в своих руках, глядя на него снизу вверх со своей элегантной кружевной постели.
— У меня-то все пройдет, я выздоровею, — говорила она. — Я боюсь за Виллему. Она исчезала уже столько раз, оставляя записку Калебу, в которой просила нас не беспокоиться. Теперь же у нас нет никаких сведений о ней. Мы так боимся, что она…
— Виллему жива, — спокойно сказал Доминик.
— Что? — разом воскликнули они. — Ты что-нибудь знаешь? Ты слышал о ней что- нибудь?
— Нет.
— Это… в тебе говорят способности Людей Льда? — осторожно спросил Калеб.
Доминик улыбнулся, потом ответил серьезно:
— Отчасти это так, потому что у меня и на этот раз было предчувствие, что надо спешить. Я скакал сюда быстрее ветра. Я должен был отправиться сюда только через две недели, и Гюльденлеве был очень удивлен, узнав о королевском поручении. Я покинул Акерсхюс почти до неприличия поспешно. Нет, подтверждением того, что Виллему жива, являются все ваши несчастья. Но расскажите же мне все по порядку! И о том, что было до ее исчезновения. Я не знаю ничего, кроме как о покушении на ее жизнь, о котором она мне писала.
— Да, конечно! Но сядь же, дорогой Доминик! И сними хотя бы свою пыльную одежду. Калеб, не распорядишься ли ты, чтобы сюда принесли поесть и попить?
За едой родители Виллему рассказали ему все, что им было известно, начиная с вопросов о том, почему Виллему не выходит из дома, и кончая последним нападением на Калеба.
— Вы разговаривали начистоту с этим судьей? — поинтересовался Доминик.
— Разумеется, наш друг нотариус устроил ему настоящий допрос, но тот сказал лишь то, что отпустил ее на вершине холма. Мы ездили к воллерскому помещику, но Виллему не оказалось в усадьбе. Вместе с тем эти сомнительные поиски принесли нам определенную пользу: мы подружились с жителями Свартскугена и они оказали нам неоценимую услугу: они убеждены в том, что за всем этим стоит Воллер, и мы тоже такого мнения. Нотариус тоже ездил в Воллер, но ничего не узнал. Но свартскугенцы имеют теперь правовую поддержку со стороны нотариуса и могут спокойно выходить из дома.
— Почему ты думаешь, что доказательством того, что Виллему жива, служат все эти несчастья? — спросила Габриэлла.
— Кто-то держит ее в качестве пленницы и мстит ей, вредя всем вам, ее близким. Я уверен, что они сообщают ей об этом, представляют все в гораздо более мрачном виде, чем это есть на самом деле.
— Но это же бесчеловечно! Почему кто-то должен мстить ей?
— Ты хорошо знаешь, почему, — сказал Калеб, — потому что она и Эльдар Свартскуген
