Подойдя к нему поближе, они поняли, в чем дело. От человека, лежащего на дороге, воняло дешевым вином, хотя сам он был уже бездыханным. Наружность его была неряшливой, грубой и вульгарной, как у бродячего живодера. В нарядной одежде, но с отвисшим подбородком, он производил крайне неприятное впечатление.
Молодые люди тут же принялись за дело, хотя, не имея лопат, вырыть могилу оказалось делом нелегким. Они молча закопали его, Петер пробормотал какую-то молитву — и все покинули печальное место.
Девушка, которую звали Мира, не имела ни малейшего понятия о том, где они находятся. Они с отцом шли примерно оттуда же, что и молодые люди. Их выдворили из маленькой горной деревушки после того, как отец основательно обокрал обитателей деревни. К его великому неудовольствию, крестьянам удалось вернуть все то, что он так старательно награбил, так что они остались нищими. Девушка обещала матери присматривать за отцом, и с трудом справлялась с этой задачей. Когда был пьян, а это бывало почти всегда, отец командовал ею и даже бил ее.
— Простите, что я говорю все это, — сказала она. — Все-таки он был моим отцом…
Петер приветливо улыбнулся ей.
— Иногда человек должен позволять себе выплескивать наружу всю ту грязь, которая в нем собралась.
— Да, но в этом нет ничего хорошего…
Она с опаской огляделась по сторонам. Они поняли, чего она боится: если плохо говорить о покойнике, его дух может преследовать тебя.
Обернувшись назад, Петер громко и отчетливо произнес:
— Мир праху твоему, пусть душа твоя успокоится в мире!
И после этого осенил крестным знамением теряющуюся в сумерках тропинку — точь-в- точь, как это делают священники.
Через пару часов они поднялись на тот же перевал, что в свое время одолели Ив и его дядя. Потом спустились вниз…
— О, Господи! — прошептал Петер. — Это лес или что-то живое?
Слова его могли показаться абсурдными, но Хейке счел их уместными. Стоя неподвижно, они вдыхали влажный, спертый воздух. Конь испуганно заржал и отвел назад уши.
Был конец лета, в лесу стояла мертвая тишина. Сидя на спине коня, Мира дрожала от страха.
— Здесь пахнет смертью, — негромко произнес Петер.
— Да, — пробормотал Хейке.
— Может ли лес быть…
Петер не договорил, но Хейке понял, что он имел в виду.
— Зрячим? — докончил он за него еле слышно, чтобы Мира не услышала.
— Может быть, повернуть обратно? — все так же тихо произнес Петер.
— Не знаю, — ответил Хейке. — Что-то здесь не так…
— Тебе трудно дышать?
— У меня на шее… талисман.
— И что дальше?
— Он не хочет, чтобы ты поворачивал обратно.
Петер уставился на него.
— Что ты такое болтаешь?
И тогда Хейке расстегнул рубашку.
Петер разинул от удивления рот.
— Это… мандрагора? Господи!
— Этот корень защищал меня девятнадцать лет, Петер.
— И теперь он хочет, чтобы мы продолжали путь?
— Этого я не говорил. Я знаю только, что он согнулся в знак протеста.
— Ничего не понимаю!
— Мне страшно, — дрожащим голосом произнесла Мира. — О чем это вы говорите?
— Ни о чем.
— Я предназначен для каких-то свершений, Петер, — сказал Хейке. — Все, кому мандрагора выражала желание принадлежать, были избранниками, призванными бороться с силами зла. Пока я не знаю, что мне делать, но я не осмеливаюсь ослушаться…
— Ты полагаешь, что
Хейке посмотрел на него своими сернисто-желтыми глазами.
— А
Петер нервозно рассмеялся.
— Во всяком случае, хорошего в нем ничего нет! — со вздохом произнес он. — Но ты прав. Повернув назад, мы вряд ли найдем верную дорогу. А лес когда-нибудь должен кончиться.
— Да, — согласился Хейке. — Вот этого я как раз и боюсь.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Петер, будучи, как всегда, начеку.
— Я хочу сказать: что-то таится в этом лесу.
Услышав это, Петер онемел. И они, не говоря ни слова, пошли дальше. Упрямый конь шел между ними, а сидящая на нем Мира зажмурилась от страха.
Настроение у них было куда хуже, чем в свое время у французов. Молодые люди были более чувствительными и не такими безучастными к окружающему, как французские дворяне. Сидя верхом на конях, французы чувствовали себя хоть в какой-то безопасности, тогда как юноши были совершенно безоружны. К тому же холодные, гнилостные испарения плотной пеленой окутывали эту заболоченную местность. Заросли плюща имели странный, болезненно-желтый цвет, свешивающиеся с деревьев лишайники были липкими и влажными.
Все это производило на юношей гнетущее впечатление, особенно на Хейке. Мира закрыла руками уши. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не знать!
— Атмосфера здесь болезненная, Петер, — тихо сказал Хейке.
— Я это и сам вижу!
— Нет, я имею в виду более глубокий смысл. Помимо всего того, что мы видим, здесь есть нечто такое, чего мы не видим и что намного опаснее видимого. Лес — это всего лишь пелена.
— Пелена? Ты полагаешь, что за этой отвратительной растительностью что-то скрывается?
Хейке задумался.
— Или внутри этого леса, — медленно произнес он, — или за его пределами.
— Ты полагаешь, что мы должны выяснить это?
— Как ты хочешь.
— Нет, ты просто разбудил во мне любопытство! Я готов это сделать!
Они прошли еще немного, и Хейке снова остановился.
— Нет! Нет, я не хочу впутывать вас в это! Повернем назад!
— Ни за что в жизни, — сказал Петер. — Разве ты не видишь, что этот чертов лес уже редеет? Мы уже прошли его, не обнаружив ничего страшного!
Его легкомысленный юмор передался Хейке.
— Ладно, пойдем дальше. Это занятная прогулка, не так ли?
— Лучше и не придумаешь! — ответил Петер. — В твоем обществе не соскучишься! Уфф, не могу себе представить, как бы я себя чувствовал, если бы попал сюда один!
— Я бы тоже не хотел пережить это, — со своей медлительной рассудительностью
