– Прощения просить надо мне, а не тебе. Девушка снова присела на край кровати:
– Конечно, мы должны вести себя естественно. Проблема только в том, что я иначе воспитана.
– Я все понимаю. Но ты же знаешь, что можешь довериться мне. Давай пока забудем про все остальное человечество. То, о чем мы говорим, касается только нас, и никого другого. Я прошу тебя позволить мне вести себя открыто. Раскрыть тебе самые сокровенные мысли. Знать, что ты правильно поймешь и обрадуешься.
– Это прекрасно, – слегка дрожащим голосом отвечала Эллен.
Здоровой рукой Натаниель начал потихоньку расстегивать на девушке блузку. Она прилегла на кровать рядом с ним, помогала ему дрожащими руками и прерывисто дыша. Наконец она взяла его руку и направила ее в нужное место.
Они не произнесли не слова. В комнате было слышно только сдерживаемое прерывистое дыхание. Девушка никак не могла совладать с пуговицами на пижаме. Ей почему-то не хотелось рассказывать о том, что она не раз помогала Кристе снимать пижамную куртку. Но только куртку! Ее чистота противилась остальному.
И тем не менее она все же разглядела и рану на груди, и поджарый живот, и курчавую полоску волос, тянущуюся от пупка вниз… Тогда она отворачивалась.
Но в этот раз все было по-другому. Сначала ей приходилось принуждать себя… Рука ее нежно гладила курчавые волосы, остановилась у пупка и… тут Эллен отдернула руку.
Натаниель склонился над девушкой и нежно поцеловал, здоровой рукой стягивая с нее джинсы. Эллен старалась облегчить эту непростую задачу. Когда на ней, наконец, не осталось ничего, она слегка поежилась. Скорее от удовольствия. И, конечно же, от нетерпения!
Натаниель прошептал тихо, неуверенно:
– Эллен, выходи за меня замуж!
Она улыбнулась. Натаниель остался верен себе, решив сначала сделать из нее праведную женщину. Во всяком случае попытаться.
Однако юношей владели не только рыцарские чувства:
– Знаешь… – рука его нежно гладила тело девушки. – Я ведь на самом деле ничто. Пустое место.
– Ты?
– То есть я хотел сказать что на меня, в общем-то, не надо делать ставку. С точки зрения разума и холодного рассудка. Да, я получил университетское образование, я этнолог и все такое прочее. Но все эти годы я думал только об одном: как освободить мир от Тенгеля Злого. Я был Избранным. И только этим я и жил.
Теперь все кончилось. И в душе пусто-пусто. Я, видно, ни на что больше не гожусь. Я как солдаты, вернувшиеся с войны. Они, знаешь, тоже потом никак не могут приспособиться к мирному времени. Они научены только воевать. Только на войне они чувствовали себя нужными. Мир заставляет их чувствовать себя никому не нужными, лишними.
– Ты по своей натуре не воин. Нет, прости, я понимаю, о чем ты. У Людей Льда есть некоторые сбережения, и мы уже говорили с главой рода. Нам дадут денег на обустройство, пока мы не найдем работу. И, по-моему, ты это вполне заслужил.
Натаниель задумался:
– Я мог бы поговорить с Андре… Черт, звонят! Кто-то пожаловал. Что будем делать?
– Я не могу уйти, – быстро прошептала Эллен.
– Я тоже. Будем сидеть тихо как мыши. Юноша приподнялся и выглянул в окно:
– Это скупщик антиквариата. Они вечно норовят все скупить по дешевке, а потом продать втридорога. Вон его грузовик, до отказа забит разным скарбом.
– Неужели на них нет никакого закона, – пробормотала Эллен. – Ведь потом многие спохватываются, что не осталось никаких фамильных вещей. А жалкие гроши, вырученные за них, очень скоро кончаются. И люди остаются ни с чем.
– Думаю, такой закон скоро издадут, – отстранение заметил Натаниель. – Неизвестно однако, пойдет ли он на пользу. Любые законы можно нарушить.
– Господи, ну чего он там раззвонился.
– Похоже, ушел. Отлично.
Натаниель скользнул в постель и они продолжили прерванное занятие.
– Эллен, ты не заметила, что мы своей болтовней вечно все портим.
– Знаю. Теперь это в прошлом. Раньше мы не могли прикасаться друг к другу.
– Все верно. Тогда кончаем болтать. Но… ты еще не ответила на мой вопрос: выйдешь за меня замуж?
– Да, с удовольствием, – серьезно отвечала девушка. – Мне ужасно хочется быть твоей женой. Больше всего на свете!
Стало тихо. Слышался только скрип кровати и негромкий смех.
Натаниель оказался прав. Пенициллин не оказал на него никакого воздействия – ни на его физическую форму, ни на желание.
