рукой по щеке, желая утешить, она немедленно, без всяких колебаний, бросилась бы ему на шею.
Но он этого не сделал. Он был сильнее ее во всех отношениях.
Эллен смотрела на вход в долину, через который она когда-то выбежала. Картина была не слишком привлекательной: глубокая расселина с крутыми склонами, утесы, скалы, груды камней, густая растительность.
— Но теперь я не слышу никаких воплей, — удивленно сказала она.
— Да, я тоже думал об этом. Я тоже ничего не слышу, у меня нет никаких ощущений. Я не чувствую никакого страха, никакой злобы, вообще никакой атмосферы этого места. Здесь есть только тихое ожидание, словно кто-то чего-то ждет…
Да, Эллен тоже ощущала это: затаенное ожидание.
Посмотрев на небо, Натаниель сказал:
— Снова собирается дождь! А я оставил плащ в машине. Подожди, я сейчас его принесу.
Эллен кивнула. Она стояла на красивой цветущей лужайке, в пятидесяти метрах от нее начинался спуск в долину. У нее не было никакого предчувствия опасности.
Натаниель исчез за деревьями, отделявшими их от шоссе. А Эллен стояла, подставив лицо дождю, и капли были такими легкими, невесомыми…
Она почувствовала какое-то странное головокружение…
Возможно, не следовало стоять так, запрокинув назад голову.
Она вдруг наморщила лоб. Мгновенно опустила голову вниз.
У нее перехватило дыханье.
— Натаниель… — пыталась крикнуть она, но у нее получился лишь жалкий писк.
Затаенное ожидание было прервано. Эллен поняла, что только присутствие Натаниеля мешало тому ужасному, что должно было произойти. Теперь же Натаниеля не было рядом с ней; и Эллен, которую они как-то раз уже просили о помощи, оказалась на их территории.
Вокруг нее разом вырос густой кустарник, так что ей пришлось даже посторониться. Лужайка исчезла, теперь она видела перед собой тот, старый, вход в долину — с высокими елями, грудами камней и беспорядочной растительностью.
Деревья и кусты закрывали от нее дорогу и Натаниеля. Перед ней теперь открывался путь только в долину. Она пыталась отступить назад, но растительность толкала ее туда, разрастаясь за ее спиной, подталкивала ее до тех пор, пока она не очутилась в долине.
И далеко-далеко, словно в другом измерении, слышался его отчаянный крик:
— Эллен!
Но добраться до нее он не мог. Она была одна в давно прошедшем времени.
Вокруг себя она слышала жуткие, дикие, жалобные, протяжные вопли привидений.
11
Поняв, что не сможет вернуться к Натаниелю, Эллен совершенно лишилась самообладания. Она спускалась все ниже и ниже в долину, потому что другого пути у нее не было. И все это время крики преследовали ее, перебираясь вместе с ней через утесы.
«Я не хочу причинять вам никакого зла, — в отчаянии думала она. — Я здесь, чтобы помочь вам! Почему вы не пустили сюда Натаниеля? Ведь он мог бы помочь вам. Чего вы требуете от меня, чего хотите?»
В ответ на это она услышала жалобный крик, сопровождаемый издевательским смехом.
И тут Эллен поняла, в чем дело. Это не люди преследовали ее, а сама долина, пропитанная преступлениями людей. Утесы, земля и деревья впитали в себя то зло, которое когда-то было разлито здесь.
Это сама долина оказывала сопротивление Натаниелю. В этой долине было много зла, и долина, пропитанная им, захватывала в плен подходящую жертву, чтобы потом мучить.
Здесь не было больше тех людей, здесь жили только воспоминания о совершенных когда-то преступлениях. Наконец-то эта долина смогла дать выход той злобе, которую получила от Человека, этого подлинного венца творения, научившегося высекать огонь, логически мыслить, водить машину, разрушать природу так, как мог делать только Человек в силу своего величия.
Эллен продвигалась вперед, спотыкаясь, падая, вставая, ковыляя дальше. Она слышала жалобные вопли измученного мужчины, слышала вопль другого мужчины, доносившийся со скал, похожий на безнадежный вой преследуемой кем-то собаки. Но женского голоса она не слышала, хотя знала, что долина должна была его услышать. Почему она должна была его услышать, она не могла бы объяснить, она просто знала это.
По сравнению с прошлым разом, она бежала в противоположном направлении, но это не меняло дела: жалобные вопли все равно преследовали ее.
Наконец она дошла до самого дна долины. И в тот же момент она услышала нечто ужасное.
Она услышала преследующие ее шаги!
С безумным воплем она бросилась вперед, очертя голову, и угодила прямо в болото. Она чувствовала, как почва уходит у нее из-под ног, слышала хлюпанье своих ног в темно- коричневой жиже, она понимала, что тонет, тонет, тонет…
Какой-то голос позвал ее:
— Эллен! Эллен! Вернись!
Она поняла, что кто-то крепко вцепился в нее, она пыталась вырваться, вывернуться. И внезапно увидела, что борется с Натаниелем.
Все еще ощущая страх, она в ярости крикнула:
— Ты бежал за мной для того, чтобы напугать меня?..
— Что ты, Эллен… — смиренно ответил он.
И тут она заметила, что лежит не в болотной жиже у подножия высоких елей, а на той же самой лужайке, на которой она стояла, когда Натаниель покинул ее. И теперь он пытался вернуть ее к действительности.
— Эллен, успокойся, нет никакой опасности, тебе просто приснился кошмарный сон.
С трудом приходя в себя, она тревожно воскликнула:
— Кошмар? Но не могла же я заснуть стоя? Он улыбнулся и сказал:
— Ты не спала. Ты была в обмороке, когда я нашел тебя. Я видел, как ты стояла, подставив лицо дождю, а потом опустилась на землю. Сначала ты лежала совершенно без движения, но потом стало ясно, что ты переживаешь нечто неприятное.
— Так оно и было, — с дрожью в голосе произнесла Эллен и рассказала ему о своем сне. — Но, Натаниель, я ничего не понимаю. Я никогда раньше не падала так в обморок.
Вид у него был серьезный.
— С того самого момента, как мы встретились на вокзале, ты вся напряжена, как струна. Ты вся зажата. Возможно, сама не осознавая этого, ты смертельно боялась этого момента. И когда ты запрокинула назад голову, этого оказалось достаточно для тебя, с твоим нервным перенапряжением.
— Сколько я была без сознания?
— Гораздо меньше, чем ты думаешь. Я не знаю точно, где-то около двух минут. Эллен с горечью усмехнулась.
— Это были очень длинные минуты, — сказала она.
— Ты уже немного пришла в себя? Ведь тебе приснилось как раз то, что ты так боялась пережить, не так ли?
— Да. И сознание того, что это был всего лишь сон, принесло мне такое облегчение, что,
