Кажется, что у Тенгеля появилось желание рассказывать. Ей пришло в голову, что он мог разговаривать лишь с немногими.
— Один из наших мужчин уехал примерно пятьдесят лет тому назад и учился в Тронхейме. Он был очень умен. Когда он состарился, то вернулся назад, и с тех пор у нас было что-то вроде школы. Я многому научился лично у него, так как он считал, что у меня хорошие задатки.
— Я в этом уверена.
— И Хемминг тоже, конечно, обучался, ведь он сын вождя. Правда, он учился у учеников старика, сам старик умер. Но, само собой разумеется, не все среди Людей Льда заинтересованы в таких знаниях.
— Сколько тебе, собственно, лет?
Сердце Силье стучало. Его возраст давно занимал ее.
— Это имеет какое-то значение?
— Может быть, нет. Но я часто пыталась узнать. Так трудно угадать.
— Мне… Да, действительно, знаю ли я. Я полагаю, мне между тридцатью двумя и тридцатью пятью годами. Вероятно, тридцать два, может быть, тридцать три года.
— А мне исполнилось теперь семнадцать, — поспешила сказать Силье.
Он отвернулся, чтобы она не могла видеть его лица.
Вскоре они дошли до лесной опушки. Они остановились и стали смотреть на селение внизу. Им словно не хотелось сразу уходить.
— Силье, теперь я должен вернуться к моему народу…
— Нет, ты не должен уезжать! — она сказала это прежде, чем подумала.
Теперь она была готова откусить себе язык.
— Я должен. Я отсутствовал слишком долго. Когда наступает весенний паводок, все дороги туда закрываются. Я должен быть там до этого. Ты послушай, я думал о Бенедикте. Может быть, ты все-таки выйдешь за него замуж? Он тебе нравится, ты и дети имели бы спокойную жизнь. И я мог бы чувствовать себя спокойным за вас. Он старый, он не стал бы требовать от тебя того, чего ты… не можешь выполнить.
— Но именно это он и сделал! — сказала она в отчаянии.
— Что?
— Он прекрасный человек, когда трезв. Но он был пьян и пытался…
— Попасть в твою постель?
— Да, — ответила она, сгорая от стыда.
Тенгель так крепко взял себя за ремень, что суставы на руке побелели. Он стоял и смотрел вниз на хутор.
— Тенгель, я сделаю все, чтобы такое не повторилось, — сказала она боязливо. — И господин Бенедикт ничего не знает, он все забыл. Он был ужасно пьян тогда. Но я… не могу выйти за него замуж.
— Да, ты не можешь, — сказал он энергично. — И эта женщина, которая приехала… и Суль, моя маленькая племянница… Я бы остался. Но я должен теперь уехать. Присматривай хорошенько за Суль вместо меня, Силье! Ей лучше быть у вас, чем у меня, если можешь оставь ее у себя. Если ты хочешь.
Силье кивнула.
— Спасибо, — сказал он просто. — К осени я вернусь, чтобы навестить вас.
— До осени так далеко. — Ее голос был жалобным.
— Ты в надежном месте — на хуторе Бенедикта. Он поставит ее на место, увидишь. Бенедикт всегда был сам себе господин.
— Ты ведь уедешь не сразу?
— Я останусь ненадолго посмотреть, как будут складываться отношения с этой женщиной. Я немного беспокоюсь за то, что она будет делать с Суль… и Дагом. Значит, я задержусь еще на несколько дней.
— Могу я придти и…
— Нет, ты не можешь. Достаточно уже того, что ты приходила сегодня.
На снегу, где они стояли, осталось вытоптанное пятно. Силье смущенно поддевала снег ногой. Она начинала мерзнуть, но не хотела уходить. Еще нет.
— Силье, — сказал он тихо, не глядя на нее. — Эти сновидения были такими отвратительными, как ты сказала?
Стало совсем тихо.
— Но отвечай же! — нетерпеливо закричал он.
— Я трясу головой, — пробормотала Силье.
Он повернулся и взглянул на опущенное, зардевшееся от смущения лицо.
— Я, глупец, видно, этого не слышу, — засмеялся он, и ей послышалась радость в его голосе. Но это была, вероятно, только насмешка.
Не коснувшись его, даже не попрощавшись, она побежала, прыгая через сугробы. Лишь когда она спустилась на луг, то обернулась. Он все еще стоял, сильный и неподвижный, словно языческая фигура.
На мгновенье она подняла руку, чтобы помахать, и он сделал то же самое. Они долго стояли и смотрели друг на друга. Затем она круто повернулась и побежала домой.
9
Жизнь на хуторе становилась все более невыносимой. Во время Рождества Абелона усердно общалась с соседями. Тогда и выяснилось, что маленькие дети были, возможно, не крещены.
— Крещение Силье! — кричала Абелона Бенедикту. — Ты полагаешь, что это чего-то стоит? Эта беспризорница! Подумать только, осмелиться совершить такое священнодействие? А мои бедные дети жили под одной крышей с двумя некрещеными!
— Они не выглядят несчастными, — сухо заметил Бенедикт, стрельнув глазами в сторону двух откормленных подростков.
Абелона зажмурила глаза.
— Ты отлично знаешь, дорогой родственник, что количество чертей два триллиона шестьсот шестьдесят пять биллионов восемьсот шестьдесят шесть миллионов семьсот сорок шесть тысяч шестьсот шестьдесят четыре. Подумай-ка…
— И ты в состоянии все время хранить эти цифры в голове? Ты их считаешь каждый день в укромных уголках? А что, если ты кого-то не посчитала? Или посчитала одного два раза?
Но Абелона не давала сбить себя с толку.
— Представь себе, как много их свободно проникает сюда на хутор через этих двух детей! Они могут быть везде, они могут…
— Не устраивай истерики, от этого у тебя лицо становится красным.
— Обоих детей надо отсюда удалить! Немедленно.
— Никогда в жизни! — сказал Бенедикт, угрожающе встав перед нею. — Маленькая девочка была крещена, по всей видимости, уже давно.
— Мы об этом ничего не знаем. Она была найдена на улице, не так ли? По-видимому, вместе с разгульной женщиной?
Силье вспомнила сестру Тенгеля и стала взволнованно возражать.
— Ты молчи! — оборвала ее Абелона. — Все знают, чего ты ищешь. Итак, они должны быть крещены здесь, на месте.
— У нас еще нет нового пастора, — возразила Мари.
— Мы пригласим его из соседнего прихода. Ах, Боже мой, не представляю себе, как вы могли здесь так прожигать свою жизнь, пока не появилась я! Я знаю, что семья Беккемарк
