— А кто же я, по-твоему?
Клаус опустил глаза.
— Ты моя девушка, — тихо сказал он.
— Это ты верно заметил, — с неожиданной мягкостью сказала она. — Так что же мы предпримем?
Клаусу не так-то легко было строить всякие запутанные планы. Он ковырял в песке носком башмака и молчал.
— Мне нельзя ехать домой, в Линде-аллее, — сказала Суль. — Власти еще не знают моего имени, и я должна обезопасить свою семью. И я не могу вернуться в Осло. Они снова схватят меня, они узнают меня по глазам.
— А я не могу вернуться домой, в конюшню пристава, — сказал Клаус. — Да я и не хочу. Мне там было несладко.
Суль заметила на его лице шрамы от ударов кнутом.
— Единственное место, где мне было хорошо, это Гростенсхольм, — мечтательно произнес он. — Вот туда бы мне вернуться!
— Не мечтай. Я узнала, что тебя выслали оттуда, чтобы разлучить нас.
На высокой сосне, стоящей на открытом месте, закричал коршун. Суль посмотрела наверх.
— Но это им не удалось, — продолжала она. — Мы все-таки были близки с тобой в тот раз…
Клаус судорожно вздохнул, вспоминая это.
— С тех пор я знал лишь одну тоску, — сказал он, — и теперь я снова чувствую ее.
— Но, дорогой мой, разве у тебя не было других девушек?
— Были. Но они ничего для меня не значили, эти тупые коровы!
Суль была польщена.
— Ладно. Куда же мы пойдем?
Клаус посмотрел на небо.
— Я думаю…
«Он думает!..». — усмехнулась про себя Суль, но вслух ничего не сказала.
— …что мы должны пойти ко мне домой.
— В конюшню пристава? Это было бы глупее всего!
— Нет, нет, мы пойдем домой!
«А ведь Клаус должен быть родом из этих мест», — подумала Суль. Она всегда воспринимала его как пришельца, выросшего на заколдованной болотной кочке и теперь слоняющегося среди людей.
— А что скажет на это твоя семья?
— У меня нет семьи.
Суль просияла.
— Так чего же мы ждем? Это близко?
— Совсем рядом.
Это и вправду было «рядом». И уже к вечеру они добрались до убогого домишки, стоящего на вершине заросшего лесом холма. Суль поинтересовалась, как называется этот хутор, но Клаус и сам не знал. Он называл свой дом просто «местом». Суль поняла только, что они находились севернее Осло и Линде-аллее — и довольно далеко от них.
Однако деревянный домик был крепким, и они сразу принялись наводить там порядок, затопили печь. А ночью Клаус пережил наяву свою мечту: он лежал и объятиях Суль. И тайком плакал от счастья.
А Суль? Она немного позабавилась. Клаус был влюблен в нее совершенно бескорыстно, ничего не прося взамен, принимая ее такой, как она была — и к тому же он был физически крепок и складен. Если и был на земле мужчина, любивший Суль такой, как она есть, так это именно Клаус. Или его тоже привлекала ее внешняя красота? Нет, она не сомневалась в его чувствах. Во всяком случае, он подходил ей как мужчина, да у нее и не было выбора — ведь она теперь не смела нигде показываться.
На какой-то миг она снова почувствовала тоску по тому мужчине, которого видела в трактире, о котором мечтала как о любовнике. И Суль была твердо уверена в том, что когда-нибудь снова увидит его.
Дома в Линде-аллее ничего не знали о том, что случилось с Суль. Просто она внезапно исчезла из нового дома в Осло. Служанка сказала, что она пошла за покупками, а потом не вернулась домой.
— Суль есть Суль, — сказал Тенгель с притворной веселостью, видя, что все вокруг не на шутку обеспокоены. — Просто ей вдруг захотелось поехать куда-нибудь…
— Не исключено, — сказал Даг, пришедший вместе с матерью и Якобом Скилле. — Это на нее похоже.
Лив тайком посматривала на Дага: она явно оправилась от пережитого. Но еще не до конца — в глубине души она все еще чувствовала вину, мысль о который вдолбили в нее Лаурентс и его мать. Неудачный брак всегда воспринимается как крушение — даже невиновной стороной. Будучи самой религиозной в семье, Лив тяжело переносила происшедшее, хотя теперь уже могла смеяться.
— Мне так не хватает Суль, — вдруг сказала она. — Было так чудесно жить с ней в одной комнате. Она так помогала мне, когда мне снились дурные сны. Однажды она всю ночь утешала меня, как мать утешает ребенка, а в другой раз отругала за то, что я была такой глупой и верила их злым словам. Теперь некому утешить меня, жизнь временами кажется мне постылой…
Все уставились на Лив.
— Тебе снятся плохие сны, Лив? — испуганно произнесла Силье.
Лив очнулась: до этого она говорила как бы сама с собой.
— Что? Ах! Да, снятся. Я теперь вообще не могу уснуть, потому что рядом нет Суль.
— Нет, тебе нельзя больше быть одной! — в сердцах сказала Шарлотта. — Дорогая Лив, прости мне мою фамильярность, но иногда мне кажется, что Даг ничего так не желает, как жениться на тебе. Почему бы нам сейчас не поговорить об этом?
— Сейчас? — широко раскрыв глаза, произнесла Лив. — Но это слишком рано!
— Но ты так нуждаешься в ком-то, кто был бы рядом!
Лив опустила глаза.
— Или о ком можно было бы заботиться, — смущенно произнесла она, — чтобы забыть о самой себе…
— Ты вполне могла бы позаботиться обо мне! — улыбнулся Даг.
— Вы, что, в самом деле так думаете? — вмешалась Силье, которая вопреки всему, была самой несговорчивой. — Что скажут об этом люди? Ведь после смерти Лаурентса прошло всего несколько месяцев!
— Сплетни и слухи никогда не занимали меня, — сказала Шарлотта. — Но на этот раз я сама распущу слухи. Я расскажу всем соседям и знакомым об ужасных сторонах характера Лаурентса и его матери. Все будут шокированы, озабочены судьбой Лив. Всем будет ее жалко! А еще я расскажу о жутких кошмарах и о том, как ее любит Даг. Силье кивнула.
— Кое-кто будет злословить, но большинство, я думаю, отнесутся к происходящему с пониманием. Что же касается священника…
— У меня прекрасные отношения со священником, — сказала Шарлотта. — Ведь это я подарила церкви такие красивые подсвечники! Вряд ли он будет противиться, иначе я заберу их назад!
Даг улыбнулся.
— Мама, вы такая практичная!
— Но пышную свадьбу мы устраивать не будем, — сказала Силье.
— Вы договариваетесь обо всем за моей спиной! — смущенно произнесла Лив. — Но я не смогу опять выйти замуж — никогда! Я ни на что не гожусь, меня не за что любить. У меня не может быть детей.
— Ну, ну, — попытался успокоить ее Тенгель. — В последнем ты не можешь быть уверена. Это наверняка вина Лаурентса.