Однажды солнечным июльским днем Джессика почувствовала себя здоровой — она никогда еще не чувствовала себя так хорошо. Маттиас, которому надо было отправляться в Норвегию, оставил ее со спокойным сердцем. Танкред вернулся домой и умолял девушку не возвращаться к Ульфельдтам. Они сидели на скамеечке в парке Габриэлсхуса возле утиного пруда под сенью лип.
— Я еду не только из-за детей и Леоноры Кристины, — говорила Джессика, глядя на свои руки, — но и из-за себя. Элеонора София очень скучает без меня. А мне так приятно, что я нужна кому-то. Я приношу пользу! А не мешаюсь всем и не путаюсь под ногами.
— Господи, Джессика!
— Это правда, Танкред! После смерти родителей я ни на что не годилась. Просто бродила как тень. Ага, говорили все, и Джессика тут, а мы и не заметили.
— Но Аскинге — это твоя усадьба!
— Я не чувствую этого. Меня сломали Хольценштерны. Мне казалось, что я живу там по их милости.
— Но сейчас все изменилось!
— Нет, я не хочу туда возвращаться. Не знаю, почему. Это не мой дом. Но я не могу остаться и у вас.
— Почему же?
— Не могу быть в тягость твоим чудесным родителям.
— Ты никому здесь не в тягость! А как насчет меня, Джессика? Или ты совсем обо мне не думаешь?
Она посмотрела на него и промолвила:
— Да, как насчет тебя. Ты закрытая дверь, Танкред. Загадка.
Он вздрогнул, а утки закрякали.
— Джессика, я не могу просить тебя выйти за меня замуж… Я в ужасном положение… Но если бы я был свободен, я бы непременно это сделал. Я понимаю, что веду себя глупо, но мне хочется, чтобы ты это знала.
— Спасибо.
Он взял ее лицо в руки и посмотрел в глаза девушке:
— Джессика, я знаю, что не имею на это права…
— Танкред! — просияла она в ответ.
— О Господи, о каком романтическом свидании можно говорить, когда эти чертовы утки так громко крякают! — воскликнул Танкред внезапно.
Джессика рассмеялась.
— Пошли, — сказал Танкред, протягивая ей руки. — Побежали домой. Если ты твердо решила отправиться в этот ядовитый дом, то тебе надо уезжать. Иначе ты не успеешь до закрытия городских ворот. Мама тоже хотела с тобой поговорить.
Сесилия почти слово в слово повторила речь Танкреда:
— Ты действительно решила уехать, Джессика? Мы с Александром будем без тебя скучать. И мне совсем не нравится, что тебе придется возвращаться в этот дом. Это моя вина — ведь именно я устроила тебе эту работу.
— Все в порядке. И большое спасибо за теплые слова. Но я уже сказала Танкреду — я не могу только брать, мне надо что-то и отдавать людям.
— Но ты так хорошо влияла на Танкреда.
— Да? — растерянно спросила Джессика.
— Да, и не сомневайся в этом. Он несколько не в себе, и я не знаю почему, но думаю, ты единственная смогла бы вернуть его в хорошее настроение.
Джессика опустила глаза:
— Мне кажется, он не доверяет мне.
— Я знаю, что ты чувствуешь. Но я наконец поняла, что под маской уверенного в себе мужчины живет маленький обиженный мальчик.
Джессика кивнула:
— Да, он всегда очень расстраивается, когда что-нибудь не удается.
— Да, но это пройдет со временем. Я уже тебе однажды говорила — ему все слишком легко доставалось. и все проблемы он воспринимает как тяжелое испытание.
— Но он очень хороший, — решила защитить Танкреда Джессика.
— Да, я знаю. Как только он поймет, что жизнь сложна и непредсказуема, и научится бороться с трудностями, он станет настоящим мужчиной. Если бы ты могла ему помочь!
— Я очень хочу этого! Если бы он только мне позволил! — сказала Джессика со слезами на глазах.
11
Сесилии удалось убедить Джессику остаться в их доме до следующего утра, и девушка с удовольствием согласилась, чтобы провести еще один вечер с Танкредом. Но молодой человек, как и всегда в последнее время, в присутствии родителей был очень сдержан, и Джессика заметила, как больно он делал Сесилии и Александру.
На следующее утро, 11 июля 1651 года, они поехали в Копенгаген. Танкред решил сопровождать Джессику до дома Ульфельдтов.
Он молчал, а глаза его с тоской смотрели на Джессику. Девушка всегда была очень скромно одета. Она никогда не придерживалась моды, в отличии от Сесилии. Если одежда была чистой и шла ей, то Джессику она вполне удовлетворяла. Она, как всегда, старалась быть незаметной. Но Танкреду казалось, что красивее ее нет во всем мире.
— Постарайся быть осторожной, — сказал он. — Внимательно следи за едой и питьем. Я буду приезжать к тебе не меньше одного раза в неделю. Надо договориться, где и когда мы сможем встречаться.
Джессика расцвела от счастья. Она с улыбкой посмотрела на Танкреда. Девушка все еще никак не могла поверить, что может быть ему интересна.
Когда молодые люди въехали в Копенгаген, то увидели возле ратуши большую толпу.
— Что это? — удивилась Джессика.
— Если это то, о чем я думаю, то нам лучше поехать другим путем.
— Почему?
— Ты знаешь, чем закончилось дело Ульфельдтов против Дины?
— Да. Его оправдали. Да и кто мог поверить в такую глупость?
— Но Дину осудили на смертную казнь. Именно это и должно тут произойти, если я не ошибаюсь.
— О Господи! — прошептала, побледнев, Джессика.
— Да. Ей должны отрубить голову на Ратушной площади.
Джессика прекрасно помнила элегантную даму, с гордо поднятой головой выплывавшую из комнат Леоноры Кристины. И она с ужасом представила, как эта прекрасная голова покатится по мостовой.
Джессика инстинктивно ухватилась за руку Танкреда. Он ехал рядом с ней, касаясь ногой ее платья.
— Поворачиваем лошадей, — тихо сказал Паладин, и она, с трудом удерживаясь на лошади, последовала за ним.
О люди! Как же вы ужасны и жестоки! — думала Джессика. Но она знала одного прекрасного человека с чистой душой, который никогда и никому не мог причинить зла. Маттиас Мейден. Она надеялась, что у Маттиаса будет много детей, похожих на своего прекрасного отца. Иногда в голову Джессике приходили самые ужасные мысли: зачем Господу понадобилось населять прекрасный мир гадкими людьми, и не лучше было бы, если бы всех их не существовало?
