много он значит для всех нас!»
Никто не знал, что было бы со всеми тремя детьми, если бы им позволили остаться дома. Но они покинули отчий кров по вине Тенгеля Злого. Он был виноват в том, что род снова раскололся.
Хеннинг чувствовал бессилие. Натаниелю было всего восемь лет, а Тенгель Злой был на свободе и выжидал чего-то. Но чего? Почему он не заявлял о себе, почему не наносил удара?
Конечно, это было им на руку, но все же так мучительно ждать несчастья, пребывая в неведении.
О, Хеннинг многое дал бы за то, чтобы быть свидетелем последней, решающей схватки. Но он знал, что его дни сочтены. Пока он был еще здоров и на что-то годен. Но возраст брал свое.
А ему так хотелось знать, что ждет Людей Льда. Да и все человечество. Ведь Тенгель Злой представлял собой угрозу не только для Людей Льда, но и для всех остальных людей.
Криста и Абель держали друг друга за руки, лежа в своей широкой постели.
Когда Криста пришла в дом в качестве второй жены, она пожелала ради мальчиков оставить все на своих прежних местах, за исключением одного: Абель должен был приобрести новую супружескую кровать. Она отказывалась ложиться в ту постель, где он и его первая жена любили друг друга, где родились все его дети и где она умерла.
И Абель, будучи человеком добрым, исполнил ее просьбу.
— Я так сожалею о том, что принесла в твой дом столько несчастий, Абель, — сказала Криста. — Бедные девочки… Мне не хотелось огорчать тебя.
— Моя дорогая жена, — сказал Абель, как всегда выражаясь на библейский манер. — Я преисполнен скорби о судьбе девочек! И я скорблю о том, что мой сын натворил с Мари! Нет, ты не должна себя упрекать ни в чем, ты была для меня хорошей женой — и хорошей матерью для моих детей, хотя ты и пришла в мой дом такой юной.
— Спасибо, Абель, — сказала Криста, положив голову рядом с его головой. Она всегда чувствовала себя в безопасности рядом с ним. Иногда она сама думала, что видит в Абеле отца. Ведь Франк никогда не был опорой для нее, наоборот! И к тому же он не был ее родным отцом. Много раз ей бывало трудно справляться со своими обязанностями в доме Абеля. Но она никогда не жаловалась.
— Абель… — осторожно произнесла она.
— Да, дорогое дитя.
— «О, не называй меня ребенком, ведь я же твоя жена!», — подумала она, но продолжала также осторожно: — Ведь ты раскаиваешься, не правда ли? В том, что так жестоко поступил с Иосифом.
Он ничего не ответил, но она почувствовала, как тело его напряглось.
— Я беспокоюсь за него, — сказала Криста. — Я постоянно думаю о нем.
— Я тоже, — признался он. — Он заслужил порки, но в остальном ты права. Я часто сожалею о том, что выгнал его.
— Не могли бы мы послать ему весточку с Якобом? О том, что мы ждем Иосифа домой и что старая ссора забыта.
— Мы не можем этого сделать!
— Ты думаешь, он не понимает, что заслужил наказание?
— Но я же ударил его! Моего взрослого сына!
— Это тоже можно понять. Попытайся, Абель, протянуть ему руку примирения, а он уж сам решит, что ему делать.
— Да, — с облегчением произнес Абель, словно камень свалился с его плеч. — Я попытаюсь. Я позвоню Якобу и попрошу его быть посредником между нами.
«Только бы Иосиф согласился, — подумала Криста. — Характер у него тяжелый, он и Эфраим — самые трудные дети Абеля».
— Я беспокоюсь за Карине, — уже сонным голосом произнес Абель. — Мне бы так хотелось чем-то помочь ей. Хорошо, что мы завтра едем с ней за собакой. Она ведь так одинока.
— Она нашла себе хорошего друга. Йоакима.
— Да, Йоаким прекрасный юноша. У меня восемь сыновей, но он — самый лучший. Он и Натаниель. Но Натаниель еще маленький. А Йоаким уже возмужал, став на редкость приятным парнем. Я горжусь им!
Криста молчала. Она никогда не скажет ему, что Йоаким не его сын. Прижавшись теснее к нему, она заметила, что он уже спит. Он лежал на спине и храпел, но сразу же замолчал, когда она, как обычно, слегка пошлепала его по плечу. Она «выдрессировала» его так, что он, получив шлепок, автоматически поворачивался на бок.
Но ей не мешал его храп. «Когда ты храпишь, я знаю, что ты рядом, — обычно говорила она. — Лучше храпящий Абель, чем вообще никого!»
9
Абель одолжил у соседа повозку и лошадь, и они с Карине поехали в собачий питомник, находившийся в полумиле от них. День был прекрасным, повсюду летали шмели и бабочки, под колесами скрипел сухой гравий. Легкий ветерок волнами пробегал по ржаному полю возле дороги.
— Нужно покупать только такого щенка, который тебе нравится, — сказал Абель.
— Да, конечно, — ответила Карине.
Рядом с ним она казалась маленьким, увядшим цветком, со своими смиренно сложенными на коленях руками, в стареньком муслиновом платьице с мелким рисунком, которое выбрала Криста специально для поездки. «Чтобы щенок не испортил нарядное платье, — сказала она. Если ты надумаешь посадить его к себе на колени».
Криста и Абель были так рады, что смогут купить ей щенка. Сама же Карине выглядела пассивной, почти печальной.
Утром ей приснился сон, и она никому не сказала об этом. Она слышала глухой удар брошенного на землю тела. Слышала лязганье лопаты, натыкающейся на камни. Она пошла туда, откуда доносились эти звуки. И увидела мертвеца, закапывающего в землю Руне. Этот мертвец насел на нее и оскалил рот в презрительной усмешке.
С криком она проснулась.
Теперь она знала, что ей никогда не забыть совершенного ею в лесу преступления. Зачем ей был теперь нужен щенок?
— Мы только посмотрим на щенят, — решила она.
Но разве тот, кто любит собак, может вернуться с пустыми руками из питомника? Сердце у Карине дрогнуло, как только она увидела щенят, ставших на задние лапы возле загородки вольера, с весело поднятыми хвостами и умоляющим выражением глаз. «Я заберу их всех, — подумала она. — Разве я могу оставить здесь кого-то?»
Ей разрешили зайти в вольер, и к ней тут же со всех сторон бросились малыши, горя желанием приветствовать ее. Владелец питомника и Абель наблюдали за тем, как она играет с ними, дает им кусать себя и цепляться за одежду, развязывать шнурки.
— Ах, кого же мне выбрать? — озабоченно произнесла она.
И тут она увидела его. Он находился в другом вольере, вместе с подрощенными щенками разных пород. Он был ярко-рыжий и не слишком большой, хотя и намного крупнее тех, кто мельтешил возле ее ног. Он стоял чуть поодаль от остальных, с опущенным хвостом и обвисшими ушами, явно третируемый более крупными собаками. Глаза его с тоской смотрели
