— Он что, совсем близко?
— Ага.
— Скажи… Ты говоришь, он решился. Тогда он, верно, изменился? Стал думать иначе?
— Вряд ли. Он полон гнева, особенно по отношению к тебе. Так что не пробуй обуздать его! — горько улыбнулся Доминик.
— Что же его влечет сюда?
— Даже не знаю. Он очень дорожит сокровищем, но не умеет им пользоваться. Хочет, чтобы ему помогли. И…
— Что еще?
— Какие-то странные чувства… эгоизм… Да, я чувствую это. Он дик и груб, но отказал другой женщине…
— Другой? Ты говоришь об Элисе?
— Не знаю, но, по-моему, я прав.
— Господи! Разве он мало горя принес бедняжке?
— Не забывай, что я ничего не знаю. Только пытаюсь прочесть его мысли. А что он думает о женщинах, понять довольно трудно, — быстро добавил он.
— Он прячет от тебя свои мысли? Знает, что по-прежнему можешь их прочитать?
— Похоже на то.
— Так, значит, он во власти чувств, но не хочет в этом признаваться?
— Вот-вот. Но! Не думай, что в его поведении что-то изменилось. Он такой же, как и раньше.
— А я так и не думаю. Но, с другой стороны, он очень устал. Хотя я этому несчастному по-прежнему не доверяю.
— Да и я тоже. Самая тяжелая работа у нас еще впереди. И все же он возвращается, несмотря ни на что. Об этом нельзя забывать!
— Конечно. Но я опасаюсь за мать. Как-то она отнесется к его возвращению? Может, мне ей сказать… кто он на самом деле?
Доминик заколебался:
— Лучше подождем! Подождем и посмотрим, что будет дальше.
Элиса настаивала на том, чтобы ребенка крестили по всем правилам.
Андреас не скрывал своих сомнений. Он знал, что так называемые незаконные дети не получают благословения и не могут быть крещены в церкви. Их даже не заносят в церковную книгу! Элиса настаивала на своем. Она уже поправилась и теперь неутомимо работала по дому. Ребенок всегда находился где-то поблизости. Не успевал он закричать, как Элиса уже была тут как тут. Ей не хотелось, чтобы маленькое существо кому-то мешало.
— Отец и мать верили в Иисуса Христа, — упрямо повторяла она. — И разве Он не сказал: «Пусть придут ко мне младенцы, они принадлежат к Царствию Божьему?» Я не успокоюсь, пока не окрещу, Йона иначе его могут забрать тролли!
Андреас подумал про себя, что мать Йона как раз и украл тролль, но ничего не сказал.
Вопрос обсуждался долго и горячо. Наконец решили: Йона окрестят в Гростенсхольме. Пастор согласился, но только чтобы церковный совет ничего не знал.
Члены церковного совета были влиятельными людьми, и пастор не раз трясся перед ними от страха.
И вот все собрались в Гростенсхольме — все, кроме Габриэллы. У нее снова разыгрался приступ ревматизма. Раньше она никогда не страдала от ревматизма, да и сейчас, по всей видимости, была здорова. После смерти Калеба в ней произошли большие перемены, и Габриэлла не раз говорила, что с ней происходит нечто странное.
Маленький темноглазый тролль Йон был окрещен и окроплен святой водой. Элиса, наконец, успокоилась.
Пастора пригласили на праздничный ужин. Настроение у всех было великолепное.
Ужин уже подходил к концу, когда в зал вбежал слуга и бросился к герру Никласу.
— герр Никлас, в усадьбе появился рыцарь. Это… Я думаю… Мне кажется…
— Ульвхедин? — подпрыгнул на стуле Доминик. Слуга в страхе обернулся:
— Чудовище. У него страшный вид.
В это же время раздался сильный стук в дверь. Все вскочили из-за стола и поспешили в залу.
В середине комнаты стоял Ульвхедин. Нельзя сказать, что утомительная поездка сделала его краше. Мрачный, грязный и усталый. Космы темных свалявшихся волос отросли чуть не до пояса. Кожаный костюм превратился в лохмотья.
Приехав в усадьбу, Ульвхедин пережил трудный момент. Он стоял и глядел на дом, постепенно раздваиваясь. Он вдруг потерял наступивший было в душе покой, спрашивая сам себя: «Черт возьми, что же я делаю?» Но победило другое чувство.
«Я хочу вернуться. Особенно к ней… Ее голубые глаза преследовали меня всю дорогу. Не может у нее быть таких голубых глаз. Мне только так кажется. Она будет смотреть на меня, и умолять остаться. Но эти глаза ошибаются. Я поступлю так, как посчитаю нужным. А потом пусть катятся ко всем чертям! Пусть катятся!»
В нем шла борьба. Он не знал, что делать. Бежать прочь или войти в дом. Так хотелось остаться тут, хотелось… Он сам не знал чего.
Ульвхедин был самым отверженным из всего рода Людей Льда, самым жестоким и злым. Нельзя было взять да и вырвать из него корень зла, а потом сказать, что Ульвхедин стал хорошим парнем. Ульвхедин еще не стал добрым. В нем было сильно чувство противоречия. Доминик верно подметил: Виллему слишком рано ослабила хватку.
Борьба еще не окончена.
Ульвхедин чувствовал это. Он был силен и знал, что будет бороться. Он еще покажет этим дьяволам в человеческом обличье. Он прорвет их оборону, порвет цепи, которыми его связали.
Никогда им не удастся победить чудовище. Ни им, ни… ей!
— Рады видеть тебя дома! Добро пожаловать! — спокойно приветствовал юношу Никлас.
Ульвхедин глубоко вздохнул, оглядел каждого по очереди.
— Как хорошо, что ты пришел, — воскликнула Виллему. — Мы тебя очень ждали.
Он буравил женщину взглядом:
— Помолчи!
Чувство подсказывало ему, что Виллему осталась такой же, как была.
— Кто знает, как обращаться с сокровищем? — коротко бросил он. Ответила Ирмелин:
— Мой отец умер от ран после того, как ты сбросил его с лестницы. Умер и отец Виллему, оставленный тобой в придорожной канаве.
В желтых глазах что-то сверкнуло. Взгляд переместился на Элису. Та сидела слегка в отдалении и смотрела на парня сияющими глазами.
— Пойдешь со мной!
— Оставь ее, — попросил Андреас.
— Она моя. И нужна мне, — сверкнул тот глазами. Когда он схватил девушку за руку, вмешалась Виллему:
— Не трогай ее, Ульвхедин. У нее только что родился сын.
Тот словно окаменел. Беспомощно и ничего не понимающим взглядом он смотрел на Виллему.
