завяжу повязку. Кстати, ты хорошо себя вела.
Похвала явно обрадовала ее.
— Пошли, — сказала она, протягивая ему руку, чтобы он поднялся. — О, да ты совсем не стоишь на ногах! Давай я понесу твои вещи!
— Нет уж, я сам понесу, — сказал Тарье, крепче прижимая к себе котомку и вставая, опираясь на ствол дерева: он видел, что слишком слаб, чтобы куда-то идти. — Это далеко?
— Не очень, за тем холмом!
Трудный путь начался. Девочке пришлось поддерживать его: она откровенно изображала из себя сердобольную самаритянку. Это было новое развлечение для всеми забытого, предоставленного самому себе ребенка.
Может быть, ее и не стоило судить строго? Она была детищем своего времени и своей среды. Пропасть между знатью и народом была бездонной. Одни только Мейдены были либералами по этой части. Для маленькой же Корнелии естественно было считать, что все ей чем-то обязаны. Тарье своей непочтительностью растормошил ее. Этим-то он как раз и нравился ей, вернее, ей хотелось произвести на него впечатление, но она не могла этого добиться с помощью хвастовства или надменности.
— Должен сказать тебе, Корнелия, — уже более спокойно произнес он, — что не все взрослые переносят наложение швов так же терпеливо, как ты.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить равнодушный вид. Она чувствовала такую гордость! И помимо желания она прониклась глубокой симпатией к тому, кто ее так похвалил.
Когда же они взобрались на холм, Тарье просто разинул от удивления рот: внизу лежала деревня, а поблизости, на склоне, возвышался замок. Высокий, совершенно новый, красивый. Вдали на равнине виднелся большой город. Он спросил девочку, что это за город.
— Разве ты не знаешь? Это же Эрфурт!
Второй университетский город! Теперь он, по крайней мере, знал, в каком месте Германии находится. В Саксонии, пограничной области между католиками и протестантами. Не удивительно, что вокруг так неспокойно.
— Ты католичка или протестантка? — спросил он девочку.
— По-твоему, я похожа на католичку? — возмутилась она. — Похожа на этих папистов?
Ну, слава Богу! Хотя сам Тарье и не был особенно религиозным, его все-таки больше тянуло к протестантам. Вряд ли его пощадили бы, попади он в лагерь католиков.
Здесь ничто не напоминало о войне. Стоило пересечь гряду холмов, и он снова оказался в обжитой местности.
Тарье с трудом одолел остаток пути, и когда они подошли к высоким воротам замка, он долго не мог отдышаться.
— Пошли, — бессердечно теребила его девочка. — Нам нужно дальше.
Они опять пошли, и он опирался на ее маленькую, но весьма округлую руку. И тут из ворот вышла толпа людей.
— Корнелия, дитя мое, где ты была? — спросила молодая дама.
— Я гуляла и собирала весенние цветы, тетя Юлиана, — ответила девочка с оттенком самодовольства, какое и подобает доброму самаритянину. — Но я упала и сломала ногу, а этот бедняга вылечил ее. Он зашил мою ногу! И я спасла его, потому что он благородный человек и разбирается в медицине, и к тому же он не ел целую неделю, и он не наемник. Только немного глуповат.
Все окружили ее, стали обнимать и целовать, а Тарье в это время стоял, прислонившись спиной к дереву. Он медленно сползал вниз, в ушах у него звенел пронзительный голос Корнелии, старающейся перекричать всех и рассказать, какую необычайную храбрость она придет в себя.
Больше он ничего не помнил и очнулся в одной из комнат замка. Возле дивана, на котором он лежал, стоял накрытый стол, за которым сидела Корнелия и нетерпеливо ждала, когда он проснется.
— Ну, наконец-то! Ты ужасно много спишь! Им пришлось тащить тебя, и ты выглядел так глупо, когда твоя голова болталась на плече у слуги. Ешь!
Чистая и вымытая, она была очень хорошенькой.
Тарье ел и пил так осторожно, как только мог, а это были лакомые блюда и вино. Когда было съедено почти все, явилась молодая чета, тетя и дядя Корнелии. Они представились как граф и графиня Левенштейн-Шарффенек.
Он от души поблагодарил их.
— Это мы должны Вас благодарить, — сказал полковник граф Георг Людвиг Эберхардссон Левенштейн-Шарффенек, советник при шведском и венецианском посольствах, комендант Эрфурта. — Корнелия очень своенравная и самостоятельная молодая дама, подчас принимающая неожиданные решения. Но теперь Вы должны рассказать все как было. Обработка раны свидетельствует о Ваших необычайных познаниях в медицине. Кто Вы? Она говорит, что Вы дворянин. Но Ваш акцент нам не знаком.
— Я из Норвегии. Меня зовут Тарье, а вернее, Тургейр, Линд из рода Людей Льда, а что касается дворянского происхождения, то это преувеличение. Об этом я ей не говорил, я только сказал, что это звучит благородно, мои двоюродные братья и сестры дворянской крови, они происходят от датской баронессы Мейден, а я нет. Но, несмотря на это, именем Линд из рода Людей Льда можно гордиться.
Графиня Левенштейн кивнула.
— Нам известно, что норвежского дворянства больше не существует. Продолжайте!
— Хорошо. Я медик, мой дед был величайшим врачом Норвегии и, возможно, Дании. Я учился у него и в университете в Тюбингене. Я направлялся как раз туда, но война преградила мне путь, и никто не хотел помочь мне из-за моего иностранного акцента.
— Понимаю. Наемники Валленштайна — это настоящие разбойники. А в Тюбинген Вам теперь не попасть. Не доставите ли Вы нам радость, став нашим гостем до тех пор, пока у Вас не появится возможность продолжать Ваши занятия?
— Но я не хочу быть для Вас обузой! Я буду Вам очень признателен, если у меня будет возможность лечить в замке больных.
Граф улыбнулся.
— С удовольствием, господин Тарье! Этого добра хватит Вам до конца Ваших дней. Но я думаю вот о чем: сейчас создается протестантская армия, возможно, под предводительством датского короля Кристиана. Военный врач для них — подарок неба. Я мог бы порекомендовать Вас, если хотите. Тарье обрадовался.
— Конечно! Я Вам очень признателен. Комендант Эрфурта перешел на другую тему.
— Но прежде всего я попросил бы Вас взглянуть на мою новорожденную дочь, Марку Кристину. Нам кажется, что она не совсем здорова, и это нас очень тревожит.
— Я сделаю все, что смогу, — сказал Тарье и поднялся так быстро, что у него потемнело в глазах. Но он тут же пришел в себя. — Я уже достаточно силен, — успокоил он самого себя.
Он поклонился маленькой фрекен Корнелии.
— Тысяча благодарностей за помощь. Ты выполнила свое обещание. Без тебя я был бы сейчас мертв.
Корнелия снисходительно кивнула, и лицо ее просияло от готовности помочь другому и еще от незнакомого ей чувства удовлетворения от услужливости и ощущения приязни к другому.
