спокойствие, но сердце учащенно билось в ее груди так, что было трудно дышать.
С Кольгримом тут же возникли сложности. Он дергал ее за руку, упирался и явно не хотел идти в церковь.
Если он сейчас закричит, то все потеряно, с напряжением думала Ирья. И тогда люди решат, что он действительно подменыш. Лукавое отродье.
Поэтому Ирья предусмотрительно захватила с собой сладости, которые она понемногу накопила в Гростенсхольме про запас. И теперь эти лакомства, одно за другим, исчезали во рту у Кольгрима.
— Ты получишь еще конфетку, если будешь вести себя тихо, — пообещала она мальчику.
Кольгрим помалкивал. Тут к великому облегчению Ирьи вышел священник, господин Мартиниус. Она испытывала к нему большое доверие после той злополучной эпидемии чумы.
Священник направился прямо к Ирье и поздоровался с ней.
Ирья снова взяла мальчика на руки. Он был довольно тяжелый.
— Господин Мартиниус, могу ли я попросить вас кое о чем?
— Конечно же, Ирья.
И они постояли вместе, тихо разговаривая друг с другом, а в это время мимо проходили прихожане, бросая на них любопытные взгляды.
Священник проводил Ирью к скамье, на которой обычно сидели обитатели усадьбы Гростенсхольм. Таральд, уже сидевший там, похолодел от ужаса, увидев в церкви своего сына, а Даг улыбнулся своей доброй улыбкой, приглашая Ирью сесть рядом с ним.
Сначала внимание Кольгрима привлекли свечи. Некоторое время он молча созерцал их. Но затем ему это надоело, и он повернулся лицом к прихожанам, которые, в свою очередь, жадно рассматривали его, дрожа от любопытства. Люди были несколько разочарованы его обыкновенной внешностью. Но глаза… все-таки они от Дьявола, думали люди!
Ирья знала, что многие жители Эйкебю были в церкви. И если мать ее тоже была в церкви, то она, должно быть, готова была сквозь землю провалиться от стыда за то, что ее дочь восседает на скамье Гростенсхольма с таким чудищем на руках.
Кольгрим пока вел себя тихо, но как только он начинал крутиться и намереваться открыть рот, Ирья проворно клала туда очередную конфетку.
Наконец священник обратился к пастве с проповедью, и Ирья выпрямилась. Услышат ли люди его слова?
— Сегодня с нами в церкви находится новый член нашего прихода. Маленький мальчик, которого я лично крестил сразу же после его рождения. Бедная его мать умерла при родах. И об этом ребенке говорилось много глупостей и нелепиц. Сегодня я хочу подробнее поговорить об этом. Разве вы не видите, на кого он похож? Взгляните на его фигуру, на его черные волосы (Ирья сняла с мальчика шапку), на его глаза! Он похож на человека, который родился при столь же трагических обстоятельствах и тоже потерял свою мать, который много выстрадал в детстве из-за своей необычной внешности. На человека, которого вы все хорошо знаете и всегда уважали за его образованность, благородство и отзывчивость, которого мы все очень любили. Это прадедушка мальчика, господин Тенгель. Ему тоже не очень-то посчастливилось в детстве. Так неужели мы сами сделаем детство Кольгрима таким же несчастным и одиноким, как у господина Тенгеля? Или мы примем его с любовью, как принял его Господь наш Иисус Христос?
В церкви стало тихо. После небольшой паузы господин Мартиниус продолжил зачитывать отчет о рождении новых прихожан и кончине других членов прихода.
Лед был сломан. Все обитатели Гростенсхольма и Линде-аллее вздохнули наконец-то с облегчением. На радостях они даже не успели заметить, что Кольгрим начинает капризничать и Ирья поторопилась вывести его из церкви. Мальчик порывался подойти к священнику, но его увели вовремя, боясь шума.
К сожалению, все ошибаются, с тоской думала Ирья. Кольгрим менее всего походил на Тенгеля. В нем отсутствовало главное. Тенгель заботился о людях. А Кольгрим их ненавидел.
В этот вечер в комнату к мальчику зашел Таральд. Ирья как раз пыталась уложить Кольгрима спать. Таральд так пристально следил за ними, что Ирья совершенно растерялась и уронила башмаки Кольгрима на пол.
Таральд поднял их и протянул девушке.
— Спасибо, — прошептала она, не осмеливаясь взглянуть на него.
Вдруг она ощутила на своем плече его руку.
— Это я должен благодарить тебя, — горячо произнес он.
Он ушел. Но с тех пор он постоянно заходил в их комнату и разговаривал с Ирьей, когда она укладывала Кольгрима спать. Вся жизнь Ирьи сосредоточилась на этих минутах. Ей было так необходимо разговаривать с Таральдом, но она боялась показать, как много он для нее значит.
Наступил холодный 1624 год. Ирья чувствовала себя совершенно истощенной. Ей с таким трудом удавалось удерживать Кольгрима в спокойном, ровном настроении, и с другой стороны — все время прятать свою любовь к Таральду.
В тот же день, когда пришло радостное известие о том, что Сесилия приедет домой на следующее Рождество, умерла мать Ирьи. Она истощила, изнурила себя, отдала себя другим и, прежде всего, своему мужу. Ирье пришлось отправиться домой к отцу.
Лив была обеспокоена. Она, конечно же, понимала трудности крестьянина из Эйкебю, но кто будет присматривать за Кольгримом?
Она поднималась в маленькую комнату наверх с тяжелым сердцем.
Таральд встретил Ирью как раз в тот момент, когда она собиралась покидать усадьбу. Он был в отчаянии.
— Ты убьешь свою жизнь на эту огромную семью точно так же, как и твоя мать! А мы не справимся без тебя. Ведь ты единственная, кого Кольгрим хоть немного слушается.
— Но у отца больше нет помощников. У моих сестер есть свои собственные семьи, ведь я одна не замужем.
— Ну, так выходи за меня! — выпалил он.
В комнате, где они стояли, стало внезапно тихо. Казалось, оба они испугались сказанного.
Затем Ирья вновь взяла в руки свой узелок.
— Лучше мне уйти.
— Я говорю серьезно, Ирья.
— Вы не можете сделать этого. Жениться на такой, как я. Вы ведь владелец усадьбы Гростенсхольм!
Внезапная мысль поразила ее. Уж не делает ли он это для того, чтобы люди подумали, что Кольгрим — ее порождение? Нет, так Таральд поступить не мог. Во всяком случае, он не мог поступить бы так умышленно.
Он взял у нее из рук узелок и повел за собой в кабинет Дага, пустовавший в тот момент.
— Будет лучше, если мы поговорим обо всем спокойно и обстоятельно, — сказал Таральд.
Она прошла в комнату безропотно, но ей было так грустно.
Он усадил ее в кресло отца, а сам сел прямо напротив нее, так близко, что их колени почти касались друг друга. Ирья в смущении поджала под себя ноги. Она опустила голову и рассматривала пол, однако при этом со всей ясностью представляла себе, как он сейчас
