выглядит: ведь черты его лица постоянно были перед ее мысленным взором. У него были красивые, темные, глубоко посаженные глаза. Прямой нос, а рот выражал еще все обаяние юности, губы были четко очерченными, красивой формы, так что хотелось провести по ним пальцем. Скулы свои Таральд унаследовал от других Людей Льда, хотя Мейдены тоже имели резко очерченные скулы. Но их удлиненную форму лица Таральд не унаследовал. Своим подбородком и посадкой головы он напоминал юного греческого бога, и сложения он был атлетического.
Он был так безумно красив!
— Ирья, я заговорил с тобой об этом не случайно, — сказал он решительным тоном. — В последнее время я часто думал об этом, но все не осмеливался спросить тебя, что думаешь об этом ты.
— Не осмеливался? — сказала она быстро.
— Именно так. Послушай же, что я тебе скажу!
Она ждала продолжения и никак не могла понять, в чем дело.
— Я очень обременяю тебя, Ирья. И я просто в отчаянии от моего злосчастного сына. Я могу предложить тебе титул баронессы, обеспеченное будущее — и мою неизбежную дружбу. Ты знаешь, как я ценю тебя и радуюсь твоей преданности.
Ирья делалась все печальнее.
— Ты понимаешь, что из-за ребенка я больше никогда не женюсь. Ты видела, чем окончилась моя попытка посвататься вновь. А ты привязана к мальчику, и он… признает тебя. Ближе тебя у ребенка никого нет. Меня он, судя по всему, просто ненавидит.
— Это не так, — быстро сказала Ирья. Таральд горько усмехнулся.
— Разве Кольгрим хоть раз обрадовался, когда я входил к нему в комнату? У него просто искажается лицо, когда я хочу показать ему, как я рад видеть его.
— Ему это не нравится, — пробормотала она.
— Верно, и поэтому я не осмеливаюсь ни на ком жениться, кроме как на тебе. Кто из женщин захочет иметь такого пасынка? И даже рисковать своей жизнью?
Ирья почувствовала себя униженной. Таральд сидел, рассматривая свои руки.
— Я не могу предложить тебе свою любовь. Все свои чувства я отдал Сунниве. У тебя, конечно же, будет своя отдельная комната, и я никогда не побеспокою тебя.
О, наивная слепота!
— А если ты однажды встретить женщину, которую ты полюбишь… И которая полюбит и тебя, и твоего ребенка?
— Этого никогда не произойдет, — поспешил он прервать ее. — И это мне говоришь ты, Ирья! Мы ведь, несмотря ни на что, друзья детства, и я сватаюсь к тебе. Разве ты не понимаешь?
— Да, конечно, — вздохнула она. — И я должна поблагодарить тебя. Но ты не можешь знать наверняка, встретишь ли ты в своей жизни новую женщину, Таральд. Давай допустим, что ты встретишь ее. И что тогда будет со мной?
Если бы Таральд был повнимательнее, то он уловил бы интонацию Ирьи. Но он не слышал.
— Ну, тогда ты, конечно, получишь свободу распоряжаться собой, — ответил он.
«Спасибо», — подумала Ирья с болью в сердце. Она долгое время сидела молча.
— Так что же? — спросил наконец он.
— Я думаю, ты ошибаешься, когда говоришь с таким презрением о своем ребенке. Он — ваше с Суннивой дитя.
— Пожалуй, ты права, — подумав, согласился он.
— И потом, мне кажется, что ты не должен поступать опрометчиво, Таральд. (Он снова не замечает, как дрожит ее голос? ) Тебе нужно найти новую женщину, и она родит тебе много детей.
— Мне очень хотелось бы иметь еще ребенка, как ты понимаешь. Но ты ведь знаешь, что ни одна женщина не захочет получить меня в мужья с Кольгримом в придачу. И я себе представить не могу, чтобы я снова полюбил или чтобы я встретил женщину красивее Суннивы. Нет, наша с ней любовь спалила меня дотла, и сердце мое превратилось в пепелище!
Ирья молчала. Что ей было ответить? Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Будто внутри ее — целое море усталости и пустоты.
«Отец рассчитывает на меня, — подумала она. — Я не могу подвести его».
Но вместе с тем она понимала, что отец, братья и сестры могут справиться сами. А здесь, в Гростенсхольме, с ребенком будет сладить посложнее…
— Может быть, ты…
Она сразу не поняла. И переспросила его:
— Что ты хочешь сказать?
— Нет, я и просить тебя об этом не могу.
— Что ты, говори же.
— Может, ты родишь мне ребенка.
До сих пор Ирья сидела молча, но теперь она, задохнувшись, вскочила с кресла, подхватила свой узелок и бросилась вон из комнаты. Она выбежала из ворот усадьбы и направилась по дороге, ведущий в Эйкебю.
Зима была бесснежной, воздух сырым, и поля и луга лежали мокрые, полузамерзшие.
Когда дорога начала поворачивать к Эйкебю, Ирья остановилась и передохнула.
Отец… с его суровым аскетизмом и набожностью… И он вечно использует других…
Непринужденное общение в усадьбе Гростенсхольм и Линде-аллее — этого больше нигде не встретишь.
Все сестры, племянники и племянницы потребуют от Ирьи, чтобы она была с ними неотлучно; ее будут использовать, как использовали ее бедную мать. Пока она не умрет, и ее не похоронят.
Могла ли она надеяться на другую жизнь? Выйти замуж? Но кто захочет жениться на Ирье — большой, неуклюжей и кривоногой? Былинка!
Таральд из Гростенсхольма, возлюбленный всей ее жизни, захотел взять ее в жены. На унизительных условиях.
Могла ли она ответить ему «нет»? Не безумие ли это с ее стороны? И это она-то отказывает — она, ничтожнее которой нет никого на свете?
Но последняя просьба Таральда была ей невыносима! Использовать ее как самку, которая родила бы ему детей?
Глупенькая Ирья, а как же еще она родит детей? Да еще с Таральдом!
Которое из унижений больнее? Физическое рабство в Эйкебю или душевные муки в Гростенсхольме?
Ирья вдруг очнулась и поняла, что она уже долгое время стоит на одном месте.
Тогда она приняла окончательное решение и двинулась по направлению к Эйкебю.
Настроение в доме было мрачное. В гробу лежала мать, отец же находился в другой комнате со всеми многочисленными ребятишками.
Он с облегчением поднялся навстречу Ирье.
— Ну, наконец-то, — сказал отец. — Приготовь-ка нам поесть, девочка, мы сегодня еще не ужинали!
Ирья набралась смелости и ответила:
— Приготовьте себе ужин сами, вы ведь взрослые люди, и вас здесь много! Я пришла только проститься с моей бедной матерью и сразу же возвращаюсь назад, в Гростенсхольм!
