обычное ей на ухо. Улыбаясь при этом, словно они были влюбленными.
Но потом он неизменно останавливался у двери, провожая ее, и целовал на прощание руку, благодаря за приятное общество.
Да, им было легко общаться друг с другом. Но Сесилия прибывала в смущении и никак не могла понять его поведения.
Каждый раз, когда она думала о нем, щеки ее вспыхивали.
Сесилия заметила, что она перестала заниматься своими вещами. Вместо этого она присела на край постели, словно ноги перестали слушаться ее. То ли она устала с дороги, то ли мысли о Паладине стали ей невыносимы, и она закрыла лицо руками.
Случилось так, что она должна была сопровождать детей из Фредриксборга в монастырь Далма, где их воспитанием должна заняться бабушка Эллен Марсвин, дальняя родственница дедушки Сесилии, Йеппе Марсвина. Никто бы не подумал, что Эллен состояла в родстве с этим бездельником. Сесилия полагала, что детям пойдет на пользу путешествие, ибо госпожа Кирстен не была им хорошей матерью. У нее был необузданный темперамент и нетерпимость: она часто поколачивала малышей. Особенно сурово она вела себя по отношению к старшей, Анне, так похожей на своего отца, короля Кристиана. Именно этого и не могла стерпеть Кирстен Мунк. Сесилия без конца утешала девочку, и та безгранично привязалась к ней. Девочка радовалась и тому, что отец так любил ее, и именно маленькая Анна упросила короля, чтобы Сесилия занималась и с другими детьми тоже. Король и сам этого хотел, Александр тоже считал, что Сесилия прекрасно справляется со своими обязанностями, да и дети полюбили свою няню. Но госпожа Кирстен и ее фрейлина не могли смириться с таким положением. Они втайне ранили Сесилию то язвительной насмешкой, то злобой, то презрением.
Но то, что дети впоследствии чувствовали себя не лучше у бабушки Эллен Марсвин, — это уже другая история.
Однажды утром Сесилия, как обычно, пришла в комнату детей во дворце Фредриксборг, чтобы приступить к своим повседневным обязанностям. Она заметила, что другие дамы, находившиеся в комнате опустили головы, когда увидели ее. Они тихонько пересмеивались между собой.
Вслед за этим вошла фрейлина госпожи Кирстен.
— А вот и вы, фрекен Сесилия. Как поживает ваш сердечный друг? Граф, я имею в виду?
Слово «сердечный друг» она произнесла с явной усмешкой.
Сесилия знала, что в этот момент граф находится в Фредриксборге. И так как она не отвечала на вопрос фрейлины, то одна из женщин постарше снова спросила:
— Его еще не прогнали из дворца?
Все остальные разразились смехом.
— Я не понимаю вас, — смущенно произнесла Сесилия.
Глаза фрейлины торжествующе заблестели.
— Возможно, кто-то нашептал на графа Его величеству. О том, что из комнаты графа выходил юноша — вчера, в четыре часа утра.
Все выжидающе посмотрели на Сесилию.
Та была совершенно сбита с толку. «Как это? — хотелось ей спросить. — Я тоже часто видела этого юношу. И что же в этом особенного?»
Но по лицам окружающих она поняла, что ее вопрос неуместен и что у Александра действительно большие проблемы. Шпионаж? Заговор против короля?
То, что положение серьезно, она поняла из следующих слов фрейлины:
— Его величество не потерпит этого! Если король будет в хорошем настроении, то граф впадет в немилость и будет изгнан со двора. Ну, а если король будет сердит, то…
И она провела себя пальцем по шее.
Сесилия пыталась собраться с мыслями. Так как фрейлина говорила без остановки, то никто особенно не обращал внимание на девушку, в недоумении взирающую на окружающих.
— Совершенно верно, Александр Паладин вчера ночью действительно принимал у себя молодого человека, — произнесла Сесилия ровным голосом, ибо граф всегда был приветлив с ней. И теперь пришел ее черед выручить его из беды. — Но разве вы не знали, что у графа часто случается лихорадка? В тот вечер с ним случился очередной приступ, когда он провожал меня до дверей моей комнаты. Поэтому я и тот молодой человек довели его до его двери, а я попросила юношу вернуться ко мне в комнату и взять лекарство от лихорадки. Этот молодой человек исполнил мою просьбу и вернулся с лекарством в комнату графа. Вот и все.
Сесилия обратила внимание на то, что во время ее рассказа в залу вошел король. Она сделала реверанс, как и все остальные.
— Да, этой ночью в коридоре было многолюдно, — сухо отметил король и больше не упоминал об этих событиях.
На следующий день Сесилия получила большой букет цветов, в который была вложена записка. «Благодарю! Не поужинаете ли вы со мной сегодня вечером? Преданный вам Александр».
В его комнате был накрыт изысканный стол, слуга наливал им вино в хрустальные бокалы, и Александр был таким воодушевленным, что она заподозрила у него нервное расстройство, хотя и пыталась отвечать в самом непринужденном тоне.
Под конец, когда они выпили достаточно много вина, Александр сказал:
— Сесилия, по поводу ночного посещения и приступа лихорадки, который ты выдумала… Мы бесконечно благодарны тебе — и я, и мой друг.
— Я сделала все, что могла. Ведь вы всегда были так доброжелательны ко мне, — радостно сказала она. Но затем сделалась серьезной. — Мне не хотелось бы расспрашивать вас, но я все-таки задам один вопрос: почему король так был сердит на вас? Вы можете не отвечать. Возможно, вы состояли в заговоре против короля! Но это ужасно серьезно!
Александр от неожиданности уронил бокал на стол. Лицо его вытянулось, и он долгое время молча смотрел на нее.
— Заговор против Кристиана? Да вы с ума сошли!
Она смутилась.
— Может, вы иностранный шпион? Вы ведь сами не датчанин, разве не так?
Он просто остолбенел. Наконец он произнес:
— Нет, я не иностранец. Мои предки давно пустили корни в Дании, еще до моего рождения.
Сесилия ждала ответа.
После продолжительного молчания он застонал и закрыл лицо руками.
— Боже правый! — прошептал он. — Ты хочешь сказать, что ничего не понимаешь? Так ты не знала?
— Не знала чего?
Александр взглянул на нее. Его лицо было испуганным и затравленным.
— Сесилия! Милая, наивная Сесилия из норвежской провинции! Как же мне рассказать тебе об этом? Я думал, что ты все знала! Ты же видела этого юношу пару раз у меня дома, и я подумал, что ты все поняла. О, мое милое, невинное дитя!
На глазах у Сесилии выступили слезы.
— Что с вами, Александр? Мне очень жаль видеть вас таким опечаленным! Может… этот юноша ваш сын? — тихо прибавила она.
И снова Александр в удивлении уставился на нее, но на этот раз в нем проступило и негодование.
