– Она уехала с родителями на Сардинию.
– А ты? Один в Париже?
– Я согласился на замену.
– Без отпуска?
– Нет. Позже. Или зимой. Не знаю. Мне кажется, что я нахожусь в другом мире, потому что я один. Это так странно… Привыкаешь…
Я улыбалась. Девица уехала, его существование походило на мое. Я была почти утешена.
– Можно было бы попытаться начать сначала.
– Да, – сказал он очень нежно. – Если бы мы могли быть друзьями.
Небо, этот младенец-исполин, только что отрыгнулось переменой.
– Ты хочешь, чтобы я тебе звонил время от времени? – спросил он.
– Нет. Но я думаю о тебе. А ты тоже?
Мне нужен был комплимент, как рыбка тюленю в цирке.
– Я думаю о тебе, – повторил он. – Часто.
У меня вертелось в голове это «часто», и в тот вечер я уснула быстрее чем обычно.
На следующее утро Нью-Йорк набух, как созревший нарыв. Что делать с моим днем?
Начав уборку в день приезда, я все время что-то приводила в порядок Квартира Элеоноры сверкала. Мне удалось даже починить решетчатый ставень, который опускался лишь наполовину. Я сумела опустить его и окунуть гостиную в благотворный полумрак. Таская ведра воды, я вымыла ковровое покрытие, которое было испачкано или сожжено. Навела порядок на кухне. Выбросила надорванные коробки.
Несколько полиэтиленовых пакетов, наполненных превратившимися в камень колбасами, венскими сосисками неопределенного возраста, несколько пачек масла твердого, как кусочки льда в морозильнике. Зачем Элеонора покупала столько масла? Я обнаружила также пакеты рогаликов, которые надо разогревать, с просроченной датой. Разобрала, перерыла этот музей пищи быстрого приготовления. Я не доверяла пакетам. Я видела так много фильмов ужасов, что я не удивилась бы, увидев замороженный человеческий палец или уставившиеся на меня со дна бокала с напитком глаза. Я была напичкана отвратительными видениями. Я не могла больше переносить улицы, кишащие необычными сценами. Пресытившись фантазиями, счастьем, несчастьем, мишурой, убогостью, хиппи, маргиналами, японскими туристами, китайскими учеными, торговцами арахисом, дельцами, покупателями и продавцами порнографии, я хотела оказаться в другом месте.
Я смотрела на небо. Если бы разразилась гроза-освободительница. Перед тем как сбежать отсюда, я решила сходить в кино на «Е.Т.» – «Инопланетянина» Спилберга. Я была готова стоять в очереди часами.
В окаменелом Нью-Йорке у меня, возможно, был шанс стать героиней. Головокружение, вызванное окисью углерода, вдобавок к голоданию, приводило меня в состояние, похожее на истерию ожидания. Похудев на пять килограммов за десять дней, после психического потрясения, под воздействием различных впечатлений и безумных соблазнов, я бессмысленно изнемогала от усталости. Нью-Йорк падет, и я – под его обломками.
Я тащилась по улицам, которые, казалось, были одеты в лохмотья света. Солнце тлело за плотными облаками. Я добрела до Таймс-сквер. Было три часа пополудни. Первый сеанс «Е.Т.», наверно, начался в два часа. Зрители собирались небольшими группами вокруг кинотеатра. Я пристроилась в конце очереди и единственно, чего боялась, чтобы мне не стало дурно. Я растворилась в терпеливо ожидающей толпе. Наконец купила билет и оказалась в прохладном зале.
Я по-настоящему плакала, радовалась, воодушевлялась, бредила от нежности, ликовала от любви, успокаивалась. Когда Е. Т. произнес: «Ноте, I want to go home… Ноте». Я понимала себя. Надо возвращаться в Париж. Больше не воевать ни с миром, ни с близкими. Включили свет, я все еще оставалась на своем месте, потом вышла вместе с последними зрителями. Мы выходили из кинотеатра с окрыленной душой, благородные, прекрасные, возвышенные, все еще пребывая в раю детства.
Из кинотеатра мы вышли ангелами. Помятыми, но ангелами. Я находилась на Даффи-сквер, собиралась перейти площадь. В одно мгновение, как из внезапно открытого люка, на город обрушился дождь. Желтый дождь, опустошительный, как текучий занавес с пенящейся бахромой. Настоящий потоп. Промокшая до костей за несколько секунд, я не нуждалась в укрытии от дождя. Я не хотела больше страдать в одиночестве. Надо было собрать чемодан и «home… go home…».
Продолжительный ливень превратил вторую половину дня в сумерки. Настоящий шквал. Удары мачете. Вал воды. Теплая от бетона вода хлынула с верхней части Бродвея вниз на проезжую часть, превращаясь в неистовую реку. Машины, затопленные до бамперов, сигналили. Световая сетка фар высвечивала блестящие круги и точки на текучем занавесе. Воздух уплотнялся влажными выхлопными газами. Потоп обрушивался и утрамбовывал в дверных проемах ошеломленных, промокших до нитки людей, которые прижимались к витринам, проникали внутрь магазинов.
Я решила продолжить путь, намокшая от сильного дождя одежда прилипла к телу, я чувствовала себя почти обнаженной. Сквозь темные стекла очков мне казалось, что мир погружен в туман. Как в научной фантастике, я должна была пробираться среди застрявших в пробке машин.
Изнемогая под тропическим ливнем, я стояла на островке, отделявшем широкую проезжую часть от топ-линии, кто-то схватил меня за руку. От неожиданности я, должно быть, вскрикнула. Оглянулась и увидела рядом с собой мужчину, лицо которого закрывали темные очки, с его одежды стекала вода. Он потащил меня на другую сторону площади, говоря:
– Не бойтесь. Я не сделаю вам зла. Я прошу вас помочь мне перейти. Я должен идти в гостиницу напротив. На этой же улице. Надо, чтобы я вошел в гостиницу с вами. Не бойтесь. Идемте… Идемте… Спасибо.
У него не было ни белой трости, ни того колебания, которое свойственно не уверенным в себе людям. Правильный профиль и подбородок, превратившийся в водосточную трубку. Вода собиралась и стекала с нас. Я растерялась. Попыталась испугаться. Не получалось. Я была просто довольна случившимся. С моей
