– … и ни с кем в это время не целоваться.
– Это будет для нее лишением.
– Это должно ее изменить.
– Все-таки трудно поверить, что эти твари делают все, что им приписывают… У них не хватило бы времени на то!
– Ну, время-то на все найдется.
– Во всяком случае я сожалею только об одном…
– О чем?
– Что так скоро вмешались! Это было очень смешно, этот конец боя: одна таскает другую по всему госпиталю за волосы.
– Какой ужас!.. Это действительно так произошло?
– Боже мой! Вы, кажется, были там?
– Я была там, как и все.
– И потом это, право, было бы ничего, но здесь еще такая гнусность.
– Да?
– А как же! Неужели вы не знаете?
– Чего я не знаю?
– Вы не знаете, что за четверть часа до того, как они вцепились друг другу в волосы из-за этого господина… Гелиоса… (ведь его так зовут?..) словом, перед тем, как сделать из себя всеобщее посмешище из-за прекрасных глаз первого встречного, эта Фламэй только что узнала, что ее лучший близкий друг, бедный Фольгоэт…
Кто-то ввернул:
– Фольгоэт? Я не знаю Фольгоэта, я остановилась на каком-то Ареле… вы говорите, Фольгоэт. Это должно быть что-нибудь новенькое?
– Новенькое? Совсем нет: очень старое! Госпожа Фламэй долгое время была лучшей «приятельницей»… приятельницей, мы понимаем друг друга… господина Фольгоэта… бывшего морского офицера, который писал партитуры, работал в лаборатории, пачкал себе руки, возясь, уж я не знаю с чем… с ретортами, с печками, с чернилами, с органами… а Арель, о котором вы говорите, появился лишь гораздо позже. Самое забавное здесь – это то, что оба эти господина вздумали умереть вместе, на одном и том же корабле, в одном и том же сражении.
– Она это знала?
– Знала ли она это?.. Она об этом узнала за пять минут до того… как позволила…
– До того, как позволила?
– До того, как позволила за собой волочиться… скажем, волочиться: надо выражаться прилично…
– Господину Гелиосу?
– Вот и не угадали! Маркизу Трианжи! Маркиз Трианжи, его вы, по крайней мере, знаете?
– Еще бы! Он вечно здесь толчется.
– Интересно было бы знать, для чего.
– Для чего? Вы хотите сказать для кого! Вы еще очень молоды, моя бедняжка… Маркизу Трианжи госпожа Фламэй пришлась по вкусу… но так как до сих пор на госпожу Фламэй был большой спрос: Фольгоэт, Арель, Гелиос… я пропускаю других и лучших…
– Маркиз Трианжи ожидал своей очереди?
– И я думаю, что он дождался ее.
– Ну, если бы он мог ее видеть такою, какова она теперь… нечего сказать, госпожа д'Офертуар хорошо ее отделала.
– О, облачко пудры, капелька румян, и ничего не будет видно. Мужчины ведь не умеют смотреть на женщин. Бесспорно, самые красивые женщины всегда имеют наименьший успех.
И это мнение, которое не могло не оказаться общим, потому что каждая женщина, как бы красива или как бы безобразна она ни была, всегда твердо верит, что она имеет гораздо меньше успеха, чем должна была бы иметь, и что она гораздо красивее своих соперниц, – это мнение объединило всех и положило конец разбору маневров.
4. Мерзости
Я хочу поговорить об анонимных письмах.
Получали ли вы анонимные письма? Я получал.
Я знаю людей, которые их никогда, никогда, никогда не получали. Это, словно нарочно, люди, которые, получи они анонимное письмо, не стали бы его читать, если бы у них явилось предчувствие, что это за мерзость. Но я знаю также людей, которые иногда получают эти мерзости, и не имеют мужества бросить их тотчас же в огонь, и читают их…
Я, например…
Впрочем, нет! Я сделал бы лучше, если бы не ставил себя в пример по поводу анонимных писем: я совершил в моей жизни зловредную глупость, написав такое письмо, – один раз, – о! один-единственный
