возненавидел его, прежде чем узнал, кто он такой. Мне было известно одно: их любовь взаимна. Из эгоизма я не мог этого допустить. – Голос Роско дрогнул, и он отвернулся к окну. – Мой сын не такой, как я. Он сильнее и умнее меня.
Старик достал из нагрудного кармана письмо Дамона, развернул его и начал читать вслух:
«Не знаю, Роско, какое чувство питаю к тебе, своему отцу, но уверен: это не ненависть. Полагаю, оно останется безответным, а потому никогда не уляжется.
Теперь о моей женитьбе… Ты думал, будто я женился на Темпл, чтобы помочь тебе отомстить Натану Гаррису. Воображал, что сыновний долг заставил меня выполнить твои требования. Однако на самом деле я женился на Темпл по собственной воле, потому что любил ее. Я увидел ее впервые более восьми лет назад и сразу полюбил».
Темпл замерла, не веря своим ушам. Значит, Дамон женился на ней по любви, а вовсе не потому, что Роско жаждал мщения! Но где мог Дамон видеть ее раньше? Ведь они никогда не встречались! Восемь лет назад… да ей же было всего тринадцать лет!
Роско продолжал читать:
«Я знал про любовь Ла Донны и Натана. Приехав однажды к нему и не застав его дома, я пошел через сад и вдруг услышал детский смех, обернулся и увидел красавицу…»
Слушая Роско, Темпл вспомнила летний день и красивого незнакомца, сразу пленившего ее сердце. Так, значит, это был Дамон!
С тех пор она искала его черты в каждом мужчине, он снился ей по ночам. С годами его образ становился все более расплывчатым, но воспоминание все же осталось.
«…Натан знал, что я люблю его дочь. Со временем мы с ним стали друзьями. Он понравился бы и тебе, отец, если бы ты поближе сошелся с ним.
Натан благословил наш союз и, не колеблясь, отдал мне дочь, ибо не сомневался в моих чувствах. Я был счастлив вступить с ней в брак, и сделал это по своей воле. Натан посоветовал мне в тот день стоять в темноте – так, чтобы Темпл не видела меня. Он считал, что нужно дать ей время привыкнуть ко мне. Темпл так и не узнала, что это я был тогда рядом с ней и произносил слова клятвы».
– О Боже! – Темпл ярко вспомнила эту сцену. Так это Дамон был там! Это его надежная твердая рука поддержала ее! Кажется, она подумала в тот момент, что, если бы выходила замуж за этого мужчину, все было бы не так страшно. О Боже!
«…и я даю Темпл свободу не потому, что не люблю ее, а напротив, из любви к ней. Она мне дороже жизни.
Мало просто любить. Надо уметь отпускать на свободу и не подавлять своей любовью. Я знаю: моя любовь причинила Темпл боль, и не хочу, чтобы это продолжалось».
Закончив, Роско протянул письмо невестке.
– В этом письме – душа моего сына. Я разрушил немало судеб, многим причинил горе. Я не могу повернуть время вспять и исправить свои ошибки. Мне очень хотелось бы это сделать, но уже слишком поздно. Возможно, ты не веришь этому, как и Дамон, но мои слова – чистая правда.
Роско взял Темпл за руку. Не предполагая, что он способен на это, она удивленно подняла свои большие глаза и встретила его взгляд.
– Если ты решишь остаться с нами, Темпл, я постараюсь получше узнать тебя, хотя раньше не стремился к этому. Прошу тебя, останься ради моего сына! Ты нужна ему. Боюсь, без тебя он стал бы таким, каким был я. – Роско, помолчав, добавил: – Слышишь, Темпл? – Он удовлетворенно улыбнулся. – Я употребил прошедшее время. Может, это хороший знак?
Его радость тронула Темпл, равно как и неожиданное расположение к ней. Она впервые видела на лице старика улыбку.
– Прошу тебя ради Дамона – не уезжай с виллы Силоне, – продолжал Роско. – В тебе зреет его семя – ребенок, который вернет в этот дом любовь и радость. Пожалуйста, подумай о вашей любви и о вашем ребенке. Не лишай нас удовольствия вновь услышать детские крики и смех.
Вглядевшись в черные глаза Роско, Темпл убедилась в его искренности и впервые испытала глубокую симпатию к нему.
Старик вложил ей в руку маленький золотой медальон, заблестевший в свете лампы. Она сразу узнала его, ибо он был изображен на портрете Ла Донны.
– Дамон просил в письме, чтобы я дал тебе медальон Ла Донны. Ей подарил его твой отец.
Темпл сжала медальон, поднесла к груди, и слезы хлынули из ее глаз. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, Роско уже не было.
Темпл встала и пошла к двери. Казалось, ноги сами понесли ее в южное крыло большого дома, в комнату Ла Донны. Она открыла дверь и направилась через темную спальню к маленькой гостиной, где висел портрет сестры Дамона.
Держа в руке свечу, Роско смотрел на свою красавицу дочь. На щеках его блестели слезы.
Скорее почувствовав, чем заметив присутствие Темпл, старик тихо сказал:
– Она была с характером, но очень ласковая девочка. И голос у нее был чистый и нежный, а смех… – Он осекся. – А смех напоминал перезвон колокольчиков. Глаза у Ла Донны были скорее темно-синие, не такие, как у меня и Дамона.
Темпл подошла к нему и встала перед портретом.
– Мой отец очень любил Ла Донну и горевал о ней до последнего дня жизни. – Темпл не без удовлетворения отметила, что лицо Роско исказила мука. – Ты действительно считаешь, что мой отец виноват в ее смерти? – тихо спросила она.
– Его вина лишь в том, что он любил ее, Темпл. Нет, за то, что Ла Донна умерла, несу ответственность только я. – Роско тяжело вздохнул.
