В особенности к поцелую.
Хуже того, к чувству вины, которое он испытал после этого. И которое до сих пор испытывал.
– Колин, – радостно сказала Элоиза, – я и не знала, что ты здесь… Ты что, шел пешком?
Он пожал плечами.
– Я люблю дождь.
Она с любопытством уставилась на него, склонив голову набок, как всегда делала, когда была чем-то озадачена.
– У тебя сегодня какое-то странное настроение.
– Ты что, не видишь, что я насквозь промок?
– Нечего бросаться на меня, – заявила Элоиза, скорчив высокомерную гримаску. – Я не заставляла тебя слоняться по городу под дождем.
– Когда я вышел из дома, никакого дождя не было, – сказал Колин, оправдываясь. В его сестрице было нечто, заставлявшее его чувствовать себя восьмилетним сорванцом.
– Но небо-то наверняка хмурилось, – сказала она. Похоже, в ней самой осталось что-то от восьмилетней девчонки.
– Может, продолжим эту дискуссию, когда я немного обсохну? – осведомился он нарочито терпеливым тоном.
– Конечно, конечно, – отозвалась она с преувеличенной любезностью. – Я подожду тебя здесь.
Колин неспешно переоделся в одежду Грегори, уделив больше внимания своему галстуку, чем когда- либо за последние годы. Наконец, уверенный, что Элоиза уже скрежещет зубами, вернулся в коридор.
– Говорят, ты сегодня виделся с Пенелопой, – сообщила она, не тратя времени на вступление.
Виделся! Если бы только это.
– И кто же это говорит? – осторожно поинтересовался Колин. Он знал, что его сестра дружна с Пенелопой, но вряд ли Пенелопа стала бы откровенничать о том, что произошло между ними.
– Фелисити сказала Гиацинте.
– А Гиацинта рассказала тебе.
– Конечно.
– Нужно что-то делать, – пробормотал Колин, – со всеми этими сплетнями, которые носятся по городу.
– При чем здесь сплетни, Колин? – возразила Элоиза. – Никто не думает, что тебя интересует Пенелопа.
Если бы она говорила о какой-нибудь другой женщине, то сопроводила бы свои слова хитрым взглядом, подразумевавшим: «Или я ошибаюсь?»
Но это была Пенелопа, и даже Элоиза, ее лучшая подруга и защитница, не могла вообразить, что мужчина с репутацией и популярностью Колина может заинтересоваться женщиной с репутацией и популярностью (точнее, отсутствием таковой) Пенелопы.
Настроение Колина из плохого сделалось отвратительным.
– Как бы там ни было, – продолжила Элоиза, совершенно не догадываясь о грозе, назревавшей в ее обычно жизнерадостном брате, – Фелисити сказала Гиацинте, будто Брайерли говорил, что ты приходил к ним с визитом. Интересно, что ты там делал?
– Не твое дело, – отрезал Колин, надеясь, что она удовлетворится таким ответом, но не слишком на это рассчитывая. Однако, будучи оптимистом по натуре, сделал шаг к лестнице.
– Это насчет моего дня рождения, да? – попыталась угадать Элоиза, заступив ему дорогу с такой неожиданной прытью, что его нога уперлась в ее туфельку. Она поморщилась от боли, но Колин не проявил особого сочувствия.
– При чем здесь твой день рождения? – огрызнулся он. – До него еще… – Он осекся. Вот черт! – Одна неделя, – буркнул он.
Элоиза торжествующе улыбнулась. Затем, сообразив, что разговор устремился не в то русло, вернулась к интересующей ее теме.
– Итак, – сказала она, слегка передвинувшись в сторону, чтобы еще больше загородить ему путь, – если вы говорили не о моем дне рождения – а теперь ничто не убедит меня, что вы говорили о нем, – зачем тебе понадобилась Пенелопа?
– Неужели в этом мире нет ничего личного?
– Только не в этой семье.
Колин решил, что самый лучший выход из положения – это принять обычный беспечный вид, даже если он ни в малейшей степени к этому не расположен. Изобразив самую лучезарную из своих улыбок, он склонил голову набок и поинтересовался:
– Слышишь? Кажется, меня зовет мама?
– Никто тебя не зовет, – заявила Элоиза. – И вообще, что с тобой? Ты выглядишь очень странно.
– Со мной все в порядке.
– Ничего подобного. У тебя такой вид, словно ты побывал у дантиста.
