поступки.
– И ты еще смеешь говорить о взрослом поведении! – взорвалась Пенелопа. – Человек, который бегает от малейшего намека на ответственность.
– И что, к дьяволу, это должно означать? – осведомился он.
– По-моему, это очевидно.
Колин откинул назад голову, устремив на нее оценивающий взгляд.
– Не могу поверить, что ты говоришь со мной в таком тоне.
– Не можешь поверить, что я это делаю, – поинтересовалась Пенелопа, – или что у меня хватило на это смелости?
Он не ответил, явно озадаченный такой постановкой вопроса.
– Я способна на большее, чем тебе казалось, Колин, – сказала она. И уже тише добавила: – И чем думала я сама.
Несколько мгновений Колин молча смотрел на нее, затем, словно через силу, процедил:
– Что ты имела в виду, когда сказала, будто я бегаю от ответственности?
Пенелопа сделала глубокий вдох в надежде, что это поможет ей успокоиться.
– Почему, по-твоему, ты так много путешествуешь?
– Потому что мне это нравится, – отрывисто произнес он.
– А еще потому, что тебе безумно скучно в Англии.
– И это означает?..
– Что ты не желаешь стать взрослым и сделать что-нибудь, что удерживало бы тебя на месте.
– Например?
Пенелопа развела руками в красноречивом жесте.
– Например, жениться.
– Ты делаешь мне предложение? – поинтересовался Колин, приподняв уголок рта в довольно нахальной ухмылке.
Ее щеки загорелись, но она заставила себя продолжить:
– Ты прекрасно знаешь, что нет, и не пытайся сменить тему намеренной грубостью. – Пенелопа выдержала паузу, предоставив ему возможность извиниться. Не дождавшись ничего, кроме оскорбительного молчания, она пренебрежительно хмыкнула. – Ради Бога, Колин, тебе уже тридцать три года.
– А тебе двадцать восемь, – сказал он не слишком любезным тоном.
Это подействовало на Пенелопу как удар под дых, но она была слишком рассержена, чтобы прятаться в свою привычную скорлупу.
– В отличие от тебя, – раздельно произнесла она, – я не могу позволить себе роскошь сделать кому- нибудь предложение. И в отличие от тебя, – добавила она теперь уже с единственным намерением вызвать у него чувство вины, в которой она упрекнула его ранее, – у меня никогда не было обширного круга поклонников, чтобы я могла позволить себе такую роскошь, как отказывать им.
Губы Колина сжались.
– И ты полагаешь, что разоблачение тебя как леди Уистлдаун увеличит число твоих поклонников?
– Ты пытаешься унизить меня? – процедила она.
– Я пытаюсь быть реалистом! А ты, похоже, совсем упустила это из виду.
– Я никогда не говорила, что собираюсь признаваться и том, что я леди Уистлдаун.
Колин поднял конверт с ее последней заметкой с сиденья кареты.
– В таком случае что это?
Пенелопа выхватила у него конверт и вытащила из него листок бумаги.
– Какая досада, – произнесла она полным сарказма тоном. – Я, кажется, пропустила предложение, где сообщается мое имя.
– Думаешь, эта твоя лебединая песня охладит интерес к личности леди Уистлдаун? О, прошу прощения, – он шутовским жестом приложил руку к сердцу, – видимо, мне следовало сказать – к твоей личности. Я вовсе не хочу лишать тебя заслуженной славы.
– А теперь ты говоришь гадости, – сказала Пенелопа. Удивительно, как это она до сих пор не расплакалась. Колин, которого она любила всю свою сознательную жизнь, ведет себя так, словно ненавидит ее. Разве есть на свете что-нибудь более печальное?
А может, вся эта печаль, которая накапливается внутри ее, – прощание с мечтой. Она создала в своем сознании идеальный образ Колина, но с каждым словом, которое он бросал ей в лицо, становилось все более очевидным, что ее мечта далека от реальности.
– Отнюдь. – Он выхватил у нее листок. – Подумай сама. Это может быть воспринято как приглашение к дальнейшему расследованию. Ты дразнишь светское общество, бросая ему вызов.
– Ничего подобного!
– Возможно, это не входило в твои намерения, но именно этим все и кончится.
