имели бы какую-то силу, если б ее подбородок не дрожал.
Большим пальцем он провел по едва заметной впадинке на подбородке. Кто-то мог бы посчитать эту крошечную ямочку изъяном в совершенстве ее красоты. Но не он. Это делало Эйтин более реальной. Чувства переполнили его, когда больше не осталось никаких сомнений, что он смотрит в лицо, которое являлось ему в снах, которое помогало ему цепляться за жизнь, когда он готов был сдаться, потому что все его существование было пустым. Он хотел в жизни большего, хотел корни, дом, сыновей, таких как Моффет. Быть может, дочку с этими колдовскими глазами.
– Возненавидеть меня? – Он отрицательно покачал головой. – Ты негодуешь на то, что я вошел в твою жизнь, где ты имела заключительное слово во всем. Теперь я говорю тебе, что и как будет. Тебе это не нравится. Слишком долго ты поступала по своему усмотрению. Дай время, Эйтин. Мы научимся трудиться вместе на благо Глен-Шейна. Ты будешь делать то, что хорошо для твоих людей. Я тоже. Они теперь и мои люди. Когда ты поверишь в это – поверишь мне, – возможно, ты также доверишь мне свои секреты, которые так ревностно охраняешь.
Она отвела взгляд.
– Трусиха, – усмехнулся он.
Эйтин резко вскинула голову.
– Я не трусиха.
Она замахнулась, чтобы ударить его, но он снова схватил ее за запястье прежде, чем ладонь соприкоснулась с его лицом. Ухмыляясь, позволил ей попробовать вырваться, потом сунул ее ладонь в открытый ворот своей рубашки и приложил к груди, туда, где билось сердце.
– Я предупреждал тебя, Огненный Цветок, насчет попыток ударить меня.
Отвлеченная биением под рукой, она смотрела на то место, где ее ладонь соприкасалась с его телом, завороженная волшебством, зарождающимся между ними. Потом захлопала глазами, вспомнив его слова о наказании, которое последует, если она еще когда-нибудь попытается ударить его. Эйтин хотела убрать руку, будто обожглась, но он не отпускал.
– Прости, – прошептала она извинение.
Он громко рассмеялся.
– Я не верю, что ты сожалеешь о своем поступке.
Она едва сдержала улыбку.
– Ну хорошо, я не сожалею. Но я на самом деле хочу, чтобы ты ушел.
– Этому я тоже не верю. Твое тело опровергает эти слова. – Он легонько коснулся тыльной стороной ладони темного круга ее груди. Тело Эйтин затрепетало. – Когда твое тело возбуждается, оно говорит со мной своими переменами. Нам не нужны слова, Эйтин. Слова могут лгать. Это – нет.
Он накрыл ее рот своим, не давая возможности запротестовать. Наверное, это несправедливо. К черту справедливость. Этой ночью он хочет быть с ней, обнимать ее в темноте, чувствовать, как ее сердце бьется рядом с его сердцем. Проснуться в теплом сиянии рассвета с нею в объятиях. Он воин. Всякий раз отправляясь на битву, он сражался, чтобы победить. Война, которую он разворачивал в ее постели, мало чем отличалась от прежних сражений. Он хотел завоевать сердце Эйтин, взять ее в заложники и никогда не отпускать. Возможно, он свяжет ее и будет щекотать павлиньим пером до тех пор, пока она не сдастся и не раскроет все свои секреты, как и свое тело.
Что-то, связанное с павлинами, вызвало череду неясных образов, проплывающих через сознание. Он вспомнил, что в Глен-Шейне нет павлинов. Однако в Глен-Эллахе есть. Что и привело его к комнате в башне. Деймиан намеревался проверить, почему это воспоминание тревожит его, но Эйтин вошла в комнату, и он велел ей снять одежду. А потом павлины напрочь вылетели у него из головы.
Прервав поцелуй, Деймиан глотнул, заглядывая Эйтин в глаза. Слова витали в воздухе, поэтому он сделал их своими.
– Полумерами делу не поможешь, Эйтин.
Он услышал ее резкий вдох и понял, что задел какую-то струну в ней. И все же ему снова было мало дела до загадок, пока он смотрел на эту языческую чаровницу. Свет свечей отражался в ее глазах, отчего они сияли. Умные, проницательные, они имели притягательную силу. Их прямота могла смутить некоторых мужчин. Мужчин, слишком слабых, чтобы принять вызов, вспыхивающий в их ореховых глубинах. Мать рассказывала Деймиану истории о «кейт-сидхи», пиктских женщинах-колдуньях. Она говорила, что они могут принимать образ кошки в свете полной луны. Он вспомнил, что Шеллон говорил, будто женщины из клана Тамлин происходят от тех колдуний. Деймиан смотрел на Эйтин, и было легко поверить, что она – какое-то волшебное создание, в котором течет кровь колдуний. Женщина, за обладание которой мужчина может убить.
Только она пробуждала в нем безумную жажду. Потребность завоевать ее затопляла разум до тех пор, пока он уже больше не мог думать. Только молить.
– Прикоснись ко мне, Эйтин.
Несколько мгновений она не шевелилась. Потом уголок ее рта дернулся, она встала на колени и придвинулась ближе.
– Прикоснуться к вам как, милорд?
– Как хочешь. Обожги меня своим огнем, Эйтин.
Она толкнула его в плечи:
– Слезьте с кровати, милорд, на вас слишком много одежды.
Несколько секунд он не сводил с нее глаз, гадая, не пытается ли она обмануть его. Но внутренний голос велел рискнуть. Доверившись ему, Деймиан соскользнул с кровати и встал.
Эйтин свесила ноги с края кровати, потом встала позади него, ее мягкие руки скользнули вокруг, чтобы взяться за край его рубашки и стащить ее через голову. Так чертовски медленно, что Деймиану пришлось стиснуть зубы. Он почти не дышал, пока она не стянула рубашку и не бросила ее на пол. Прильнув своим
