– Давно здесь работаешь?
– Больше пяти лет, думаю. Начал десятилетним, – с гордостью ответил Роллинс.
– Десятилетним, – пробормотал Элай. В десять он пускал кораблики в пруду позади дедовского дома.
– Да, сэр. Поначалу смотрел за тигелями, но я оказался сильным и шустрым, поэтому меня вскоре перевели к горну. Оплата вдвое выше.
Элай только кивнул, не в силах продолжать разговор. Он взглянул на свои почерневшие руки в волдырях и печально улыбнулся, вспомнил слова деда, что нельзя требовать от рабочих того, чего не можешь сделать сам.
– Кое-кто удивляется, зачем это вам, мистер Мак Катчен? – спросил Роллинс, его глаза не отрывались от пакета Элая, – Богатые люди, как вы, не стоят с лопатой у топки.
Элай молча протянул ему сэндвич. Чем больше люди удивляются тому, что он работает наравне со всеми, тем лучше.
– Ну, если вы не хотите есть, – белки сверкнули на черном лице Роллинса. Он схватил сэндвич, протянутый Элаем, и запихнул его в рот.
В шесть часов утра, когда Элай вновь вышел на свет Божий, он с изумлением увидел, что Бонни ждет его у ворот. Она была очень свежей и хорошенькой в своем платье в розовую и белую клетку, ее волосы блестели под лучами солнца. Элаю захотелось броситься к ней и заключить ее в объятия.
– Ты что, спятил? – шепотом спросила она, приноравливаясь к его шагам. Каждое движение отзывалось в нем болью, но будь он проклят, если позволит Бонни догадаться об этом. – Ты не можешь заниматься такой работой!
– Благодарю за участие, – ответил Элай, – твой муж знает, что ты здесь?
Бонни закусила губу и опустила голову, и Элай почувствовал мучительную нежность к ней, заметив шелковистые пряди волос, упавшие ей на шею. Ему так хотелось поцеловать ее!
– Элай…
Он старался скрыть свою радость.
– Да, миссис Хатчисон?
Бонни остановилась и, прищурив глаза, взглянула в вымазанное сажей лицо Элая. Десятки людей с любопытством смотрели на них.
– Строительства жилья для рабочих вполне достаточно, Элай. Возможны и другие уступки. Но ты не обязан приносить себя в жертву из-за того, что богат.
– Я и не приношу себя в жертву, Бонни, – возразил Элай, – мне не безразличны эти люди, и я хочу, чтобы они знали об этом.
– Взгляни на себя! Ты так измучен, что еле держишься на ногах. Боже, как ты перепачкан! Это что – забота? – Она вздохнула. – Я скажу тебе, что это такое, Элай Мак Катчен – это безумие!
Элай пошел по дороге: на них смотрели рабочие, и у него все болело.
– Мне кажется, что твое присутствие здесь неуместно.
– Я не дам и… Меня не волнует, уместно это, или нет! Кто-то должен просветить твою чугунную голову, прежде чем ты угробишь себя!
Он ухмыльнулся.
– Если вы беспокоитесь о моем здоровье, миссис Хатчисон…
– Не смей так называть меня!
– Это же твое новое имя, не так ли?
Ее прекрасные глаза округлились и сверкнули.
– Да! Да, грубиян!
Рабочие обогнали их, многие продолжали оглядываться.
Элай понизил голос.
– Ты не упомянула о муже в ту ночь, когда мы занимались любовью. Может, у тебя такая привычка: путаться с другими за спиной у Хатчисона, Бонни?
Она влепила ему пощечину, но тотчас отдернула запачканную сажей руку. Ее глаза стали почти черными, а щеки пунцовыми.
Элай шел не спеша и задумчиво улыбаясь. Он покачал головой, будто вспомнив о чем-то.
– Я, видно, старомоден. Мне не понравилось бы, если бы моя жена позволяла другим мужчинам купать себя.
Бонни хотела возразить, но потеряла голову от злости. Как она могла выкрутиться, не сказав ему о том, что все это ложь? А такое признание было бы для Элая целительным бальзамом.
Больше всего Элаю хотелось затащить Бонни в кусты и долго заниматься с ней любовью.
– Ты так же вопишь в постели с Веббом, как и со мной? – съязвил он.
– Воплю? – Бонни остановилась, чтобы не упасть.
– Да, – цинично повторил Элай, – вопишь?
