Если бы не пятидесятидолларовая банкнота, Бонни закричала бы, что Вебб лжет.
Стул Элая заскрипел, когда он поднялся. Вебб гоже встал.
– Два года, – рассеянно проговорил Элай, но когда он посмотрел на Вебба, казалось, сверкнула молния.
– Бедный обманутый болван, – тихо сказал он, повернулся и вышел. Бонни закрыла лицо руками. Она чувствовала себя на грани обморока.
– Другого пути не было, – мягко сказал Вебб.
Бонни не сразу решилась заговорить:
– Уходи, Вебб, сейчас же уходи.
– По крайней мере, позволь мне проводить тебя…
– Ты уже достаточно натворил! Мы оба достаточно натворили! Уходи, я сама доберусь до магазина.
Вебб нехотя ушел, спустя несколько минут Бонни встала и, словно в забытьи, миновала зал, маленький холл и вышла на улицу. Она то ли поднялась, то ли вползла, этого Бонни не помнила, по лестнице, добралась до спальни и рухнула на кровать.
– Чушь, – быстро сказала Джиноа, отрываясь от приглашений, которые писала за столом в задней зале. – Если бы Бонни и Вебб поженились, я бы знала об этом. Весь город судачил бы об этом.
Почему-то Элай был удивительно спокоен.
– Какой смысл так обманывать? – спросил он, облокотившись на каминную решетку и видя в зеркале над ней не себя, а Бонни, ее лицо, возбужденное от любовных ласк.
Его поразил ответ Джиноа.
– Ты заставил их лгать, Элай, в этом есть и моя вина.
– Что? – взвился Элай.
– Ты собираешься забрать Розмари, – напомнила ему сестра, – Бонни должна была сделать все, чтобы предотвратить это.
– Ты сказала ей?
– Конечно, ведь Бонни – моя ближайшая подруга.
– А я твой брат!
Джиноа закрыла глаза, но когда открыла их, они горели.
– Да, Элай, ты мой брат, и я очень тебя люблю. Но то, что ты хотел сделать, такая жестокость, что я должна была предупредить Бонни.
– Жестокость? Да подумала ли ты, что я должен защитить свою дочь?
– Тебе незачем защищать Розмари, будь честен хотя бы с собой. Ты хотел причинить боль Бонни из-за Кайли, из-за того, что она не стала ждать, пока ты вернешься с Кубы.
Элай опустил голову. Как ни хотелось ему, он не мог возразить сестре. Он беспокоился о Розмари, но так и не нашел времени, чтобы поближе познакомиться с ней.
– Они говорят, что Хатчисон – отец Роз, – сказал он в отчаянии.
– Конечно, говорят. Они и должны это говорить, кто же иначе поверит, что они женаты все это время.
Ужасная мысль овладела Элаем. Бонни чувствовала себя одинокой и испуганной, вернувшись в Нортридж. Может, она обратилась к Хатчисону за помощью? Может быть?
Джиноа покачала головой, угадав, о чем думает брат.
– Не будь дураком, Элай! Ты же знаешь, что ребенок – твой. У Розмари твои глаза, твои волосы и, к сожалению, твой характер.
Элай вспомнил, как вырывалась Роз из рук матери возле магазина, как кричала: «Папа». Да, она – его дочь. Все верно. Он улыбнулся.
– Элай, – подозрительно спросила Джиноа, – что ты собираешься делать?
Видимо, сейчас она уже не могла угадать его мысли.
– Ничего, – ответил Элай, – совсем ничего.
– Но…
– У меня есть работа, Джиноа, я обязан ею заниматься. – Он сунул руки в карманы, впервые за долгое время, почувствовав себя лучше. Даже бисер и кисточки на портьерах – постоянный источник его раздражения – на этот раз оставили его равнодушным.
– Элай!
Он остановился у самой двери.
– Ты занята здесь по горло, – в раздумье сказал он, – с этой молодой вдовой и ее ребенком. Мы с Сэтом снимем комнаты в отеле «Союз».
Бисер на портьерах заколыхался, когда Джиноа бросилась за братом.
– Отель «Союз»… Чепуха!.. Элай, твой дом здесь!
