– Я просила тебя не называть меня так! – огрызнулась Она. Уиллоу отвернулась, собираясь оставить этого нежеланного гостя на попечение его преданной матушки, которая скоро спустится к нему, но он поймал ее за локоть и удержал.
– Я думал о нашем положении, миссис Маршалл, – заявил он вполголоса; желваки заиграли на его свежевыбритых скулах. – Возможно, это была бы неплохая мысль, если бы мы с вами жили, как муж и жена.
Уиллоу удивленно посмотрела на него:
– Что?
Он повел плечом.
– Ты поставила очень жесткие условия – чтобы я оставался верным тебе. Я не давал обет безбрачия, и если я не могу разделить ложе с тобой, то обещаю, что сделаю это с кем-нибудь еще.
Уиллоу почувствовала, как у нее загорелись щеки, и она тщетно попыталась освободиться из его рук.
– Вы можете спать с кем угодно, мистер Маршалл.
Она знала, какой он негодяй, но от одной только мысли, что он будет в объятиях другой женщины, ей стало больно.
– Мне совершенно безразлично, чем ты занимаешься, я только хочу как можно скорее освободиться от тебя!
Его карие глаза пристально смотрели на нее, казалось, они видели насквозь, заглянули в самую душу.
– Как ты изменилась со вчерашнего дня, когда требовала моей верности.
– Я не знала, чего ты тогда хотел!
– А чего я хочу?
– Думаю, мы оба это знаем! – резко сказала Уиллоу, когда Ивейдн в зеленом утреннем платье, вся сияющая при виде сына, спускалась по лестнице.
Неохотно Гидеон отпустил Уиллоу и поздоровался с матерью, устало улыбаясь.
– Мы это обсудим позднее, миссис Маршалл, – сообщил он своей жене, почти не разжимая губ.
Уиллоу почувствовала благодарность, когда ее мачеха, взяв Гидеона за руку и что-то весело щебеча, увела в гостиную.
Уиллоу бесцельно пошла в гостиную, глядя на массивный портрет Гидеона, висящий над камином. Вспомнив все свои глупые мечты, которые она лелеяла когда-то еще до того разгрома в Нью-Йорке и после, она издала какой-то злобный звук и показала ему язык.
За этим коротким и бессильным вызовом последовал приступ такой грусти, от которого всю чопорность Уиллоу Галлахер словно ветром сдуло, и она бессильно опустилась в стоявшее рядом кресло. Она почти уже жалела о том, что Гидеон приехал в Вирджинию-Сити и прервал ее венчание с Норвиллом; если бы он не сделал этого, она бы страдала в постели мистера Пике-ринга, но знала бы наверняка, что Стивен находится в безопасности.
Она вздохнула, переведя взгляд на рыцарские доспехи, стоявшие в углу – память о поездке отца и Ивейдн в Европу, – и новая боль наполнила ее душу. Как часто она разговаривала с этой нелепой грудой железа, представляя себе, что это настоящий рыцарь.
На глаза навернулись слезы. Время детских игр давно миновало.
Ивейдн Галлахер чуть было не выронила изящную фарфоровую чашечку.
– Гидеон! – вырвалось у нее, глаза расширились от ужаса. – Это самое непристойное предложение, которое мне доводилось когда-либо слышать!
Гидеон вздохнул, не обращая внимания на стоявшую перед ним на маленьком столике рядом с креслом чашку.
– Мама, мы с Уиллоу женаты, – сказал он сухо. – Почему же тебя так удивляет, что я хочу жить с ней, как со своей женой?
– Женаты! – Ивейдн подняла руку, обмахивая ею, словно веером, раскрасневшееся лицо. – Милосердный Боже, Гидеон, ты не женат на этой… этой проститутке! Ты стал жертвой розыгрыша…
Гидеон подумал о своем брате Захарии, и ему захотелось задушить его.
– Это Уиллоу стала жертвой, а не я. Она моя жена, и я хочу жить с ней.
– Жить с ней! Гидеон! Как это вообще могло прийти тебе в голову, когда…
Гидеон и так слишком устал, похмелье давало о себе знать путаницей в голове, а теперь к этому добавилась и раздражительность.
– Мама, – перебил он, – я понимаю, что Уиллоу не твое дитя. Но чего я никак не могу понять – почему ты так ненавидишь ее. Ты, конечно же, должна понимать, что она не виновата в обстоятельствах, сопутствующих ее рождению.
– Об этом ребенке не может быть и речи!
– Этот ребенок – женщина, – поправил ее Гидеон, – и я хочу ее.
Мать выглядела совершенно потрясенной.
– Гидеон!
