– Хорошо, я постараюсь, – отвечал Отодзи.
Сима видела в Отодзи просто молоденького солдатика, такого же, как все. но состояние его здоровья внушало ей серьезные опасения В правом легком Отодзи стремительно развивалась большая каверна.
Когда в январе Отодзи шел по коридору из уборной, у пего хлынула горлом кровь. В ту ночь как раз дежурила Сима, и, заметив, что сгусток спекшейся крови застрял у чего в горле, она подбежала и вытащила его пальцами. Отодзи сразу же перевели в отдельную палату.
На другой день вечером, когда она сидела у его постели он вдруг открыл глаза и, глядя в потолок, спросил хриплым голосом:
– Отправили вторую телеграмму?
Телеграммы отправлялись родственникам в случае тяжелого состояния больных. Первая сообщала о болезни, вторая о критическом состоянии, третья о смерти.
– Вам нельзя говорить, – сказала Сима.
Он взглянул ей в лицо, увлажнившиеся веки его дрожали, но в глазах появилась решимость.
– Сима-сан из харчевни «Масутоку»?
Он сказал это чуть слышно, но Сима вздрогнула от неожиданности.
– Вы…
– Мой отец частенько засиживался у вас. Я Ото, сын пьяницы Ёкити.
Сима невольно вскрикнула и поспешно закрыла рот рукой.
– Нельзя! Вам нельзя говорить! – остановила она его. Сердце ее сильно стучало.
Кровохарканье прекратилось само собой. Несколько дней спустя Сима сказала:
– Вот уж я удивилась! Ты что, давно уже узнал меня? Отодзи кивнул.
– Тогда почему не сказал? Почему молчал так долго?
– Не знаю, никак не мог решиться заговорить.
– Но смог же в тот вечер.
– Думал, умру, а перед смертью чего не скажешь. Похоже, я влюбился в тебя.
Для Сима все это было так неожиданно. Ей стало жалко этого парня, который собирался до самой смерти хранить свою тайну.
Давно известно, что милосердие должно распространяться в равной степени на всех больных, но Сима стала вскоре замечать, что руки ее гораздо нежнее обращаются с Отодзи, чем с другими больными.
Когда Сима в свое дежурство присаживалась у его постели, он, глядя в потолок, рассказывал ей о себе. Говорил он так много, что она стала даже беспокоиться, не повредит ли это его здоровью. Отодзи рассказал и о том, как смотрел на нее сверху, когда она в одиночестве раскачивалась на качелях.
– Никак не могу забыть этого и теперь вот помню совершенно отчетливо, – сказал он.
– Почему?
– Не знаю. Не могу забыть, и все.
Сима почувствовала, что жаркая кровь, как в юные годы, бросилась к ее щекам.
– Что ты там делала одна? – спросил Отодзи.
– Думала, не умереть ли мне.
Она улыбнулась горько, как человек, уже немало поживший на свете.
– Почему умереть?
Сима молчала.
– Из-за Курихара? – спросил Отодзи. Значит, знал. Сима сердито оборвала его:
– Не будем говорить об этом.
– Ты что, действительно выходишь замуж за него?
– Родители так решили в обоих домах.
– А ты?
– А я, вместо того чтобы умереть, стала медсестрой. Решила посвятить свою жизнь хорошему человеку. Гораздо лучше, чем весь век мучиться с нелюбимым. Окончила школу медсестер Красного Креста и вот работаю здесь. Ну все.
Сима хлопнула в ладоши, будто стукнула в колотушку, как ночной сторож.
Отодзи проболел до лета. Война приближалась к бесславному концу, «Б-29» бомбили города, превращая их один за другим в пепелища. Отодзи думал, что не сможет никуда бежать, если их город начнут бомбить.
– Когда будет налет, меня можно оставить, – сказал он.
– О себе только и думаешь. Как бы полегче умереть, – рассердилась Сима.
– Оставайся и ты здесь, – сказал он.
