Однако, когда в конце июля, ночью, город подвергся вражеской бомбежке, Сима вместе с другой сестрой быстро положили Отодзи на носилки и отнесли в сосновый бор за госпиталем.
В ту ночь на город обрушился дождь зажигательных бомб, и все небо в той стороне, где был госпиталь, полыхало огнем. Потом пламя захватило и центр. Отодзи, лежа в ряд с другими тяжелыми больными, глядел сквозь сосновые ветви на багровое небо. Больные молчали, никто не кашлял. Все застыли, словно потеряли сознание: кто стоя на месте, кто на корточках, кто лежа.
И в эти вот минуты молчания Отодзи подумал вдруг, что пришел их смертный час. Совсем скоро они сгорят тут вместе с сосновым бором.
Вдруг кто-то взял его за руку. Рядом с носилками сидела на корточках Сима. Рука ее была горячей. Отодзи понял – он не один. Чтобы убедиться в том, что он жив, Отодзи крепко сжал руку Сима. И тут до его слуха донеслись голоса насекомых, которых он не замечал до сих пор.
Однажды, когда Сима пришла обтереть его горячим полотенцем, он почувствовал, что прикосновения ее рук к его телу стали еще нежнее и заботливее. Она с любовью долго обтирала его бледную кожу, а потом – будто только что вспомнила – сказала:
– Курихара ушел добровольцем на фронт.
– Когда?
– Еще в марте. Письмом сообщил, приехать времени не было. Хотела промолчать об этом, но вчера, глядя на небо, подумала, что ты должен знать все.
За окном сияло ясное синее небо, совершенно не похожее на вчерашнее.
– Поняла, что все погибнем, – сказал Отодзи. Сима помолчала. Потом мизинцем слегка коснулась его руки.
– Если уж умирать, то вместе с тобой, – прошептала она и, не глядя на него, вышла из палаты.
В середине августа как-то неожиданно наступил день капитуляции, и мир беззвучно перевернулся.
V
Проснувшись утром, Сима никак не могла понять, где она находится. В безмолвную темноту комнаты сквозь дырку от выпавшего сучка в ставнях просвечивал белесый свет. Было тихо. Не слышно ни единого звука. Тишина эта порождала в душе Сима какую-то тревогу. Казалось, пока она спала, ее перенесли в другой мир.
Тут Сима заметила, что рядом кто-то спит. Поняла – это Отодзи, и оба они находятся на берегу озера Дзиппэки.
Отодзи спал крепко.
Она оделась, вышла из комнаты и увидела из высокого окна в коридоре снежинки, тихо кружащиеся под карнизом.
«А на улице как-то странно тихо», – подумала она и остановилась, пораженная мыслью, если снегопад не прекратится, сани в город не поедут. Тогда не будет никакой возможности выбраться из поселка.
Из кухни доносился запах кипящего соевого супа.
– К сожалению, снег пошел. А вчера, когда спать ложились, звезды на небе высыпали… Погода в горах такая изменчивая, – сказала жена Торикура, резавшая лук у мойки. Снегопад усилился, и сосновый бор за окном, еще смутно черневший, казалось, вот-вот скроется в белой пелене.
– Пойдут ли сани в город?
– В такой снегопад вряд ли. В пути застрять можно, тогда беда.
Похоже, и потом, когда кончится снегопад, сани едва ли сразу отправятся в город – дорогу занесет, поняла Сима.
– Скучно, наверно, будет, но вы отдыхайте себе спокойно, будто приехали в горы к источнику, – сказала жена Торикура.
Поняв, что им вряд ли выбраться отсюда, Сима даже почувствовала облегчение. Если они и уедут на санях в город, деваться все равно будет некуда. Вкусно пахло соевым супом.
– Муж ваш все еще спит? Скоро завтракать будем, – сказала жена Торикура.
Сима вернулась в комнату. От скрипа раздвигаемой фусума[8] Отодзи проснулся.
– Кто там? А, это ты, – сказал он.
– А ты думал кто?
– Думал, сестра вошла. Я ее во сне видел.
Сима стояла и смотрела на Отодзи – он молча пытался продлить сон.
– Тихо, правда?
– Да, наверно, снег идет.
– А как ты понял?
– Слышно, как падают снежинки, – сказал Отодзи.
Снег шел весь день. Отодзи спал в комнате, выходя только поесть. Сима нагрела воды на печке и выстирала свое и его нижние кимоно. Иногда она заглядывала в комнату. Отодзи крепко спал. И, глядя на его тихое лицо, еще не потерявшее мальчишеского выражения, Сима думала, что за двадцать два года своей жизни он, пожалуй, никогда не был так безмятежно спокоен, как теперь. Может быть, он вернулся во сне в свое детство и встретился там с сестрой с которой, возможно, никогда уже йе увидится наяву. Ей стало горько от этих мыслей.
