Глаза Фанни не отрывались от его лица.
– Ваш стиль, Дэн, имеет двоякую ценность: краткость в сочетании с выразительностью. У меня сложилось впечатление, что вы умеете здраво судить, обладаете хорошим вкусом и способностью создавать тексты, от которых у читателей слюнки текут. – Она помолчала, по-прежнему не спуская с него глаз. – Хотите помочь мне создать бестселлер?
Даниэль в замешательстве откинулся на спинку стула. – Бог мой, Фанни, это совершенно безумная идея! Я… – Он попытался собрать воедино разбегающиеся мысли. – Мне потребуется время на размышление.
– А вы что же думали: что я заставлю вас подписать контракт не сходя с места? Разумеется, вам нужно все обдумать… или вы считаете, что я буду иметь дело с дураком? – Она вытащила еще одну сигарету, и Даниэль машинально ее зажег. – Просто постарайтесь избавиться от этой вашей дурацкой осторожности, или нерешительности, или боязни, ну, словом, я не знаю, в чем там у вас проблема.
Глядя на удивительную женщину, сидевшую напротив него, Даниэль вдруг вспомнил, как несколько лет назад, сидя в своей крошечной квартирке в Йорквилле, впервые подумал о фирме обслуживания. Те же чувства охватили его сейчас… словно открылся кран, из которого вместо воды полилось горячее, вскипающее пузырьками возбуждение…
– Итак? – мягко напомнила Фанни.
Даниэль выпрямился на стуле. Его глаза блеснули, губы решительно сжались.
– Я могу сказать только одно, Фанни.
Он взял свой бокал с коньяком и взглянул на свет сквозь янтарную жидкость.
– Вы приняли решение, – тихо сказала она.
Даниэль с улыбкой заглянул ей в глаза:
– Да.
24
Даниэль извлек книгу из многочисленных слоев белой папиросной бумаги и взвесил ее на ладони. Это было особое издание, которое Фанни заказала для него в подарок: с золотым обрезом и золотым тиснением на переплете, сделанном вручную из светло-бежевой телячьей кожи. Он медленно поднес книгу к лицу и вдохнул удивительный, ни на что не похожий запах кожи, потом с незнакомым ему чувством волнения открыл книгу и уставился на титульный лист.
СТОУН. ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ПАРИЖУ ДЛЯ ГУРМАНОВ
Неужели это все-таки правда – то, что говорят о книгах и бессмертии? В эту минуту он не сомневался в их справедливости. А если так, значит, в эту минуту увековечивалось имя Дэна Стоуна, а Даниэль Зильберштейн уходил все дальше в темные закоулки памяти.
– Дэн? – Голос Фанни вернул его к действительности.
– У меня просто нет слов, Фанни. – Он покачал головой. – Это бесподобно, и я действительно не нахожу слов.
Она заглянула ему через плечо.
– Фронтиспис выглядит отлично, ты так не думаешь?
– Конечно. – Даниэль горделиво улыбнулся, как человек, только что ставший отцом. – Все еще не могу поверить, что ты заставила его это сделать, Фанни.
Фронтиспис был репринтным изображением иллюстрации, созданной для книги Сальвадором Дали в виде особой любезности специально для Фанни. Великий художник написал натюрморт: розовый омар, сочный кусок сыра «Шатобриан», луковица, изображенная с такой скрупулезной точностью, что с книжного листа, казалось, исходил ее запах, и два бокала – один с запотевшими от холодного белого вина стенками, другой с красным вином, горящим, как рубин. Разумеется, Дали не мог не привнести в картину свойственной ему «сумасшедшинки»: все эти деликатесы помещались внутри человеческого желудка. Однако под рукой мастера гротесковая фантазия приобрела удивительное очарование. Оригинал картины, любезно подписанный автором, висел в кухне парижской квартиры Фанни.
Даниэль и Фанни образовали слаженную команду. Все, что от него требовалось, – это поставить свои дегустаторские способности и владение пером на службу новому, теперь уже официально зарегистрированному партнерству «Харпер и Стоун». Обо всем остальном заботилась Фанни.
Частная жизнь Фанни была, по-видимому, организована не менее четко, чем ее деловая активность. В Париже она делила квартиру на авеню Клебер с некой Селиной Дюпон, женой банкира-женоненавистника. Селина была рада любой возможности сбежать хоть ненадолго из его дома. В Нью-Йорке у нее был собственный дом, и она жила в нем вместе с Робин Филдинг, талантливой молодой женщиной- киномонтажером. В Берлине Фанни спала одна в постоянно снимаемом ею номере отеля «Кемпински». Селина и Робин знали о существовании друг друга, но благодаря честности и такту Фанни ни одна из них не возражала.
Даниэль, сам себе удивляясь, ощущал удивительную духовную близость с ней. Их обоих забавляло, что их частые совместные появления на людях вызывают сплетни. Для него стала приятной неожиданностью возможность наслаждаться обществом женщины, не испытывая при этом сексуального давления. Его собственное мужское начало едва пережило случай с Розой Бернарди; в течение долгих месяцев после своего бегства из Нью-Йорка он вообще избегал секса; даже когда худшее осталось позади, он стал осторожничать и тем самым загубил несколько многообещающих связей. У него развился синдром «нерешительного партнера».
После очередной неудачи он решил довериться Фанни. Она с вниманием и сочувствием выслушала повествование о смерти Розы и о его бегстве в Европу, однако рассказ об изменениях в его сексуальной жизни вызвал у нее совершенно иную реакцию.
– О Дэн! Бедное мое дитя! – Она заглянула в его ошеломленное лицо и покатилась со смеху. – Что ты намерен делать? Требовать результатов электрокардиограммы у каждой женщины перед тем, как затащить ее в постель? Это была трагическая случайность, одна на миллион! – Она вдруг остановилась. – Значит, твое настоящее имя – Даниэль Зильберштейн?
