распростертое на кровати тело мужа.
– Когда они начнут оперировать?
Кровь тяжко стучала и пульсировала у нее в висках, словно соревнуясь наперегонки с тонким и беспорядочным писком монитора, отмечавшего сердцебиение Андреаса.
– Точно еще неизвестно. Кровопотеря большая, сначала нужно сделать несколько переливаний.
Он лежал без сознания. Если не считать длинной, багрово-красной ссадины на лбу, густо обработанной антисептиком, и уродливой трубки, выходящей у него изо рта и закрепленной пластырем на щеке, других повреждений не было видно. Казалось, он спит.
– А где доктор?
Медсестра подошла и мягко взяла ее под руку.
– Доктор ждет вас, синьора. У себя в кабинете.
Андреас не вписался в поворот во время тренировочного заезда. Машина несколько раз перевернулась, но каким-то чудом не загорелась, поэтому его сумели осторожно вырезать автогеном из красного «Мазератти», но обе ноги и тазовые кости оказались раздробленными, а об обширности и характере внутренних повреждений можно было пока только догадываться. После многочисленных переливаний крови последовала серия хирургических операций.
Больничные коридоры казались бесконечными и совершенно одинаковыми: дезинфицированные, покрытые линолеумом полы, ослепительно белые стены и потолки, распятия на каждом повороте.
Она позвонила Роберто, и он заверил ее, что скоро приедет. Ей стало немного легче при мысли о том, что он будет рядом с ней. Она сама себе казалась привидением, плывущим по морю болезни, боли и страданий. У нее было такое чувство, что, если она остановится, если забудется хоть на несколько минут, Андреас перестанет бороться, исчезнет из ее жизни навсегда, словно его никогда и не было, и тогда от него ничего не останется, кроме фотографии с момента победы в Монреале на стене в нью-йоркской квартире. Ничего. Ни единой его частицы больше не будет. Не будет ребенка.
До несчастного случая на автодроме Андреас почти не испытывал страданий. Физическая и душевная боль приходит к нам разными дозами: от небольших, легко забывающихся недомоганий и дискомфорта до чудовищных и непоправимых терзаний. Если бы страдания были лучше организованы, распределены по постепенно возрастающей шкале, возможно, люди знали бы, чего им ждать, и им было бы легче переносить боль. Но боль, перенесенная Андреасом за первые месяцы после аварии в Монце, казалась настолько несоразмерной с его человеческими возможностями, что ему не хотелось даже открывать глаза по утрам. Зачем? Чтобы убедиться, что он еще жив? А стоит ли? Поэтому через какое-то время, несмотря на все усилия жены и отца, он попросту перестал бороться и часами лежал неподвижно в добровольно навязанном самому себе оцепенении.
– Отнесись к этому как к им лично изобретенному способу обезболивания, Али, – сказал Теодор Салко, хирург-ортопед, взявший на себя уход за Андреасом после его возвращения на Манхэттен, стараясь ободрить Александру.
Этот разговор происходил между ними в ранний послеобеденный час одного из первых дней декабря в квартире Алессандро после того, как она со слезами позвонила ему и попросила о помощи.
– Я стараюсь, – сказала она, – но иногда это становится просто невыносимым.
Они спустились по узкой винтовой лестнице на нижний этаж и вошли в небольшой кабинет, где Александра в последние дни проводила большую часть времени.
– Хочешь выпить, Тео?
Салко ослабил узел галстука и снял пиджак.
– Я бы сейчас все отдал за чашку кофе, Али.
Она слабо улыбнулась.
– Идем на кухню, я включу кофеварку.
Кухня была единственным помещением в доме Алессандро, в обустройстве которого Андреас принимал личное участие. До аварии он исправно играл роль домашнего повара всякий раз, когда они были в Нью- Йорке, поэтому расположение кухонной мебели и утвари отражало его практичное и деловое отношение к готовке.
Александра наполнила кофейник холодной водой, отмерила ложкой нужное количество молотого кофе и высыпала его в контейнер, а затем щелкнула включателем. Салко сел возле стойки бара и похлопал по соседнему высокому табурету. Она села рядом с ним.
– Физиотерапевт утверждает, что Андреас вскоре должен встать на ноги, – тихо сказала Александра.
Салко кивнул.
– Но я также слышу его утверждения о том, что Андреасу не хватает силы воли… – Опять губы у нее задрожали. – Что он не прилагает стараний. Что многие люди, перенесшие более тяжелые травмы, на этом этапе уже начинали ходить.
– И это тоже правда.
– Сколько еще, Тео? Как долго еще это может продолжаться?
– Что именно ты имеешь в виду?
– Когда наконец Андреас
Салко неопределенно пожал плечами.
– Упражнения трудные. Болезненные.
– Я знаю, что они болезненные, черт побери, Тео! Но мы оба знаем, что дело не в боли! Почему мой муж
