– Вы не ошиблись, – подтвердила Марина. – Наверное, следовало пройти сквозь это испытание, чтобы осознать, что полной свободы для меня не существует.
Марина не знала, как объяснить Эдварду свои романы с Дмитрием, Раулем и, самое ужасное, с Генри. Она не знала, как объяснить ему, что в своем отчаянном стремлении слиться воедино с мужчиной, обрести любовь, она искала душевного покоя и спасения для себя, искала спасения сначала в слепом подчинении долгу, а потом в открытом, необузданном протесте. Только встретив Йорге, Марина обрела человека, который, правда, не искал любви, но принял ее как личность и доказал ей, что она умная, талантливая женщина, способная построить для себя, с учетом своего особого положения, прочную достойную жизнь, дающую удовлетворение и некое подобие свободы. Она не знала, как объяснить эти вещи Эдварду, да, пожалуй, в этом и не было нужды.
– Я наделала много ошибок, – сказала Марина, когда они проходили мимо розария за особняком ректора и до них долетел запах цветущих роз. Такие же розы растут в саду ее матери, но королева уже больше не может наслаждаться ими. Марина почувствовала, что ее глаза наполнились слезами жалости к матери, вечной пленнице темницы, из которой нет выхода.
Эдвард остановился и взял Марину за руку.
– Мы все совершаем ошибки, принцесса, – заметил он.
Марина посмотрела на его утешающую руку, на длинные пальцы, слегка сжимавшие ее ладонь. Нежные длинные пальцы, которые когда-то сплетались с ее собственными и касались ее тела с медленной страстной лаской, пробуждая ответное желание.
Она посмотрела в его задумчивые глаза, но между ней и Эдвардом не вспыхнула так хорошо знакомая ей непреодолимая жадная потребность в быстром, коротком сексе для утоления страсти без всякого участия душевных сил. Эдвард не был похож на Дмитрия, Рауля и тем более Генри. То, что возникло сейчас между ними, называлось покоем, умиротворением и приятием друг друга. Так оно было между ними пятнадцать лет назад. И Марина знала, что это и есть сокровище, называемое любовью. Она хотела спросить у Эдварда, не сделали ли они ошибку тогда, в Вермонте, проведя вместе ночь, и что он об этом думает.
Словно читая ее мысли, Эдвард ответил:
– Может быть, со стороны морали наш поступок и заслуживал осуждения, но он не был ошибкой.
– Были ли вы счастливы, Эдвард? Хорошей ли была ваша жизнь?
Эдвард сунул руки в карманы, и они продолжили путь.
– Хорошей? – повторил он. – Да, мою жизнь можно назвать хорошей. Тихой, разумной.
– У вас так и не было детей?
Он не сразу ответил.
– Нет, не было. Анжелина не хотела детей.
Они шли в молчании, слушая пение птиц.
– Вы знаете, ее уже нет.
– Кого?
– Моей жены. Анжелины. Она умерла в прошлом году.
– Умерла? А та женщина в доме?
– Это Дорис, моя экономка. Не более.
Внезапно до Марины дошел смысл его слов: Эдвард был одинок. Его жена умерла.
– Мне очень жаль, Эдвард.
Он пожал плечами.
– Мне тоже. Мне очень плохо без нее.
Марина не знала, что еще сказать.
– То, что было у нас с вами, принцесса, это нечто особенное. У нас с Анжелиной было совсем другое. Она была... Она была для меня...
Он не мог найти подходящего слова.
– Она была вашей верной женой, – подсказала Марина.
Эдвард кивнул.
– И моим добрым другом.
Марина протянула руку и коснулась его щеки. Борода была совсем не жесткой, а мягкой, податливой. Она не скажет ему о Дженни, как не сказала о ней пятнадцать лет назад. Дженни была ее тайной и останется таковой, потому что Марина теперь была почти уверена, что Эдвард не имеет никакого отношения к исчезновению Дженни. Она могла только надеяться, что, когда пресса обо всем разузнает, Эдвард не сделает ошибочных выводов.
– Я сказала вам все, что хотела, Эдвард. Спасибо, что поговорили со мной.
Они вернулись к его дому и остановились на въезде, не касаясь друг друга, не стремясь друг к другу сердцами, но единые духом, как двое бывших любовников, которые на краткий миг оживили прежнюю мечту.
Он поцеловал ее в щеку, и она коснулась его щеки ответным поцелуем. Они грустно улыбнулись друг другу и медленно расстались, не сказав «прощай».
Марина повернулась и пошла к Раунд-Хилл-роуд, засунув руки в карманы, высоко держа голову, с сердцем, полным любви. Но когда она услышала, как закрылась за Эдвардом входная дверь, ее поразила
