Старая Мать оторвала взгляд от котелка, в котором готовила еду.
Кэтрин спрятала улыбку, представив себе, как женщины толпились вокруг вигвама, в котором собрались мужчины, и пытались расслышать получше, что там происходит.
– Сломанная Стрела сказал, и другие тоже, что нас не тревожит гнев белого вождя. Он для нас не больше, чем ветер от крыла ястреба.
– Разрешат ли этим белым остаться? – Кэтрин наклонилась над орехами, которые колола, надеясь, что Старая Мать воспримет ее вопрос только как вежливый интерес к ее словам.
– Сломанная Стрела разрешит им остаться, – призналась та, – но Сломанная Стрела – стареющий воин. Он прожил хорошую жизнь, но его время приходит к концу.
Кэтрин впервые услышала такое о вожде их племени, и эти слова ее потрясли. Она и сама заметила, что Сломанная Стрела сильно постарел. Но то, что это видели воины, привело ее в отчаяние. Кэтрин понимала, что Старая Мать просто повторяет слова, слышанные от мужчин.
Ива вошла в вигвам и робко подползла к огню.
– Мне кажется, Убивающий Волков окреп, – сказала она, однако слова ее прозвучали, скорее, как пожелание.
Ночью старшая жена Сломанной Стрелы вызвала Кэтрин к нему в вигвам. Вождь невозмутимо сидел перед очагом, не замечая жара пламени. Казалось, Стрела не обратил внимания на появление Кэтрин, и она, отступив в темноту, села и стала ждать.
Прошли долгие минуты, и у входа в вигвам возник силуэт мужчины. Вошел Слейд и уселся напротив Сломанной Стрелы в точно такой же позе: ноги сложены по-турецки, спина прямая, руки свободны. Кэтрин решила, что он не видит ее позади Сломанной Стрелы.
После того как Сломанная Стрела отрывисто его приветствовал, Слейд, запинаясь, произнес на языке команчей:
– Ты знаешь, почему я здесь.
– Знаю, – ответил Сломанная Стрела. – Ты хочешь произнести такие же слова, какие говорил и раньше.
– Техасцы хотят мира со Сломанной Стрелой. Я снова спрашиваю: что на это скажет Сломанная Стрела?
– То же самое, что говорил на совете. Техасцы слишком поздно захотели мира. У нас был мир, и они его уничтожили.
– Сломанной Стреле изменяет память. Пять лет тому назад команчи напали на ферму и похитили оттуда двух белых девочек и одного мальчика. Среди них была Кэтрин Беллами. Вы назвали ее Смелый Язык.
При этих словах и Кэтрин, и Сломанная Стрела напряглись. Потом он сказал:
– Когда-то все прерии Техаса принадлежали нашему народу. Теперь белые поселенцы называют их своими. И мы совершаем на них набеги, чтобы предупредить поселенцев, что они подошли слишком близко и берут слишком много.
– Набеги Убивающего Волков весь прошлый год были из мести.
Сверкнув глазами, Сломанная Стрела кивнул.
– У Стоун Крик техасцы убили многих. Убивающий Волков хочет отмщения.
– Пролилось больше, чем достаточно крови, чтобы оплатить ту, у Стоун Крик. К тому же вы убиваете поселенцев, а у Стоун Крик стреляли не они, а солдаты. И их наказали.
Слейд с трудом подбирал слова, и Сломанная Стрела сделал знак Кэтрин. Она увидела, что Слейд нахмурился, увидев ее. Теперь она поняла: ей предстоит быть их переводчицей. Она быстро пересказала Сломанной Стреле слова Слейда, и, не задумываясь над тем, что ею движет, немного прибавила аргументов в пользу Слейда.
Когда она замолчала, Сломанная Стрела хмыкнул.
– У солдат странная справедливость. Одна для своих, другая для индейцев.
– Солдат, убивавших у Стоун Крик, наказали, – повторил Слейд.
– И чего стоят слова техасца? Даже Раску, который клятвенно обещает дружбу и ружья, я не верю.
– Ружей команчам не будет, только пуля или виселица для Раска.
Сломанная Стрела ничего не ответил, заметно оскорбившись.
Слейд вздохнул.
– Ваши погибшие отмщены. Много поселенцев погибло. Если вы не остановитесь, будут новые неприятности. Правда, погибнет много белых, но команчей погибнет еще больше. Если ты сейчас остановишься, твой народ будет уважать тебя за то, что ты выбрал путь мира.
Кэтрин опять пришлось переводить некоторые куски его речи.
– Мы не ищем мира, – презрительно сказал Сломанная Стрела. – Это делают белые. Мы больше говорить не будем.
Слейд медленно поднялся и посмотрел сначала на Сломанную Стрелу, потом на Кэтрин. Он вышел из вигвама, не сказав больше ни слова, и у Кэтрин заболело сердце из-за его неудачи. Ей было бы легче, если бы команчи перестали воевать с ее народом.
Наутро Кэтрин чувствовала такую же усталость, с какой накануне опустилась на свою мягкую постель из шкур. Как только первые лучи солнца окрасили небо в розовый цвет, девушка была уже у реки. Рассвет был прохладным и туманным, косы стали влажными. Опустившись на колени, она зачерпнула ладонями холодную
