– Я знаю женщин, которые никогда не захотели бы уехать отсюда.
Они поднялись, и она не сопротивлялась, когда он взял ее за руку. Потом они пошли к берегу, туда, где Черный Сэм ждал их вместе со спасательной шлюпкой. Помогая ей сесть в шлюпку, Эли сказал:
– Когда-нибудь вы все равно вернетесь, так что попытайтесь свыкнуться с этой мыслью. Ни богатым, ни бедным не дано убежать с островов Гонконга.
Летнее небо уже тронули ранние сумерки, когда большая джонка, за рулем которой стоял Черный Сэм, зашла в тихий залив Шаукивань, где можно было скрыться от тайфунов, и бросила якорь недалеко от гробниц Там Кунга.
С самого раннего утра рыбаки хакао и тангара приплывали с отдаленных островов и южного побережья Китая, и палубы великих Большеглазых Цыплят были заполнены прибывшими родственниками. Все корабли от бушпритов до топ-мачт были увешаны флажками, фонариками и вымпелами, развевающимися на ветру: восемь фонарей, украшенные бумажными цветами и означающие поздравления по случаю дня рождения Там Кунга, висели на каждой корме и на каждой палубе, бумажные экраны с вплетенными в них цветами украшали фальшборты.
Один корабль – Эли шепнул Милли, что это был корабль главаря пиратов Чу Апу – был увенчан огромной фигурой бумажного дракона с крыльями бабочки, его главная палуба была уставлена корзинами с розовыми запеченными яблоками и столетними яйцами. Огромные толпы родственников боролись за чашки с дымящимся чау-фэном. Найдя себе местечко, чтобы присесть, они поглощали с помощью деревянных палочек галлоны рисового отвара, молодые – пуская в ход белозубые челюсти, а старые – то чавкающее и старое, что от них осталось.
И все это великолепие сопровождал сумасшедший звон цимбал, звуки труб и кларнетов, стук барабанов и медных гонгов; как объяснил Эли, китайцам больше всего нравится такая какофония, способная поднять мертвого из могилы и не имеющая ничего общего с мелодией. Женщины хакка (а точнее, истинные уроженки этого древнего племени) прогуливаются вверх и вниз по переполненным народом набережным, выставляя напоказ свои увесистые золотые украшения, а вокруг дым стоит коромыслом от красных, зеленых и золотых шутих и ракет.
– Вы же обещали отвезти меня домой к отцу, – сердито заметила Милли.
– Не раньше, чем стемнеет.
Они стояли друг против друга в этой давке.
– Вы же получили выкуп. Вы не имеете права держать меня дольше, – запротестовала Милли.
– Я уже говорил вам, не получал я никакого выкупа. Несколько недель назад я действительно потребовал его, но потом передумал.
– Что это вдруг? – ехидным голосом спросила она.
Он отвернулся.
– Вряд ли вы поймете.
– А Суиткорн говорил мне совсем другое! Он говорил, что вы получили от отца пятьдесят тысяч долларов.
– Суиткорн ошибался. Когда речь заходит о таких серьезных вещах, я бы хотел, чтоб мне верили.
– На это вы не имеете права рассчитывать. А теперь, когда отец мой вот-вот умрет, как вы говорите, мы вообще никогда не узнаем правды.
На это он ничего не ответил.
Наконец он взглянул на потемневшее небо и повел Милли через толпы на набережной к боковой улочке. Здесь их моментально окружили нищие и кули с паланкинами. Выбрав один паланкин, Эли помог Милли забраться в него и положил туда ее вещи.
– До свидания, – сказал он.
Она сидела прямо, уставившись в одну точку.
– Как хотите. – Эли отдал распоряжения по-китайски двум носильщикам, которые несли паланкин.
– Черт побери, босс! – сказал Черный Сэм, оказавшийся неожиданно рядом с ним. – Никогда не видел, чтобы кто-нибудь вот так просто отделывался.
Подзывая еще один паланкин, Эли ответил:
– Это Гонконг. Я должен доставить цыпленка в курятник. Она и сейчас уже не ребенок, а через год- другой я ее сдерну с жердочки.
– Да? А ведь ты меня чуть не обманул. Ты даже не поцеловал ее на прощание – такого я никогда раньше не видывал!
Поднесли второй паланкин, и Эли забрался в него.
– Следуйте за паланкином впереди, быстро! – скомандовал он.
Черный Сэм наблюдал за ним с ухмылкой на бородатом лице. И еще один человек наблюдал за ними с кормы своего корабля, стоящего на якоре недалеко от гробниц Там Кунга. Это был Чу Апу.
Паланкин Милли, а за ним и Эли, поднимался вверх по Верхней дороге к «Английскому особняку», роскошному дому ее отца, обращенному к гавани Гонконга.
Два носильщика медленно поднимались по покрытой гравием дороге, потом остановились и опустили паланкин. Словно почувствовав каким-то шестым чувством, что приехала Милли, на крыльцо вышла их домоправительница Мами.
– Дорогая моя, ну иди сюда скорее, – закричала она и прижала Милли к своей неохватной груди, как будто та была малым ребенком.
