– Могу я с тобой переговорить, Милли? – спросил он.
Мами поднялась и вперевалочку пошла прочь. Милли сидела, не шевелясь и не поднимая глаз. Уэддерберн с деланным равнодушием произнес:
– Похоже, что у нас с тобой нет ничего общего. Ведь так?
– Разве это не было ясно с самого начала?
– Я надеялся, что со временем ты поверишь…
– Что ты женился на мне не из-за денег, а ради меня самой?
– Но ты же знаешь, что это не так!
– Очень даже так – брак по расчету, состряпанный самым коварным образом.
Он замахал на нее своими маленькими пухлыми ручками.
– Мы женаты уже почти месяц, а я тебя практически не вижу. Мы сидим за разными концами стола, прислуга приносит нам еду, и мы даже не разговариваем. У меня много друзей – все это милые, умные люди, все интересуются тобой, спрашивают о тебе. Дамы всей Колонии желают видеть тебя в своих домах, а ты сидишь дома взаперти с этой чернокожей служанкой, – как монашенка.
– Оставь Мами в покое!
– Я именно это и собираюсь сделать. Я еще не старик и нуждаюсь в обществе милой и хорошо воспитанной дамы.
– Прекрасно! И ты уже кого-нибудь себе присмотрел?
– Пока нет, но если ты будешь и дальше игнорировать мои права супруга, то вскоре это сделаю!
– Да ради Бога, если, конечно, она не будет жить здесь.
– Вот этого я тебе не обещаю! Я хочу, чтобы она жила именно здесь. Тогда хозяйкой будет она, а ты – гостьей или приживалкой, что, собственно, и соответствует истинному положению. При первом же удобном случае я найму незамужнюю экономку. Это здесь в Гонконге не проблема, их тут сколько угодно.
Милли впервые за весь разговор повернулась к нему.
– Ты не посмеешь! Это вызовет скандал!
– Совсем наоборот – я уже предпринял кое-какие шаги. И напрасно ты думаешь, что я позволю, чтобы надо мной издевалась и насмехалась какая-то девчонка.
– Как только она здесь появится, я уйду. Джеймс пожал плечами.
– Ради Бога. Все равно толку от тебя никакого. В Гонконге привыкли к семейным скандалам, но две претендентки на брачное ложе – в клубах только и будет разговоров, что об этом.
Наступило молчание. Милли, вне себя от ярости, пыталась взять себя в руки и унять дрожь в руках, а Уэддерберн тем временем спокойно выхаживал по комнате. Он плеснул в стакан виски и потягивал его, глядя на нее бесстрастным изучающим взглядом.
– Выбор за тобой, – сказал он, осушая стакан.
– Но есть и альтернатива, – сказала Милли. – Уйдешь ты, а я останусь. Ты получил деньги, но дом принадлежит мне.
Он повернулся к ней, губы его скривила ироническая усмешка.
– Знаешь, у меня всегда были сомнения относительно твоей целомудренности. Доктор Скофилд раскрыл мне глаза на твой моральный облик, когда рассказал мне о твоих шашнях, когда ты была еще школьницей, а недавно мне стало известно и еще кое-что. – С торжествующей улыбкой он отвернулся к окну и стал смотреть на расстилающуюся внизу лужайку. – Я имею в виду этого типа, Эли Боггза.
– Боггз, ну и что тебе до него?
– Это тот пират, в чьи руки ты так удачно попала… ты была с ним в более близких, чем сообщила мне, отношениях.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Милли.
– Неужели? А имя Суиткорн тебе тоже ничего не говорит?
– Почему? Я рассказывала тебе о нем.
– Да, да, только ты не знаешь, что он рассказал мне о тебе. Мы в Морском департаменте тоже не дураки. У нас повсюду свои информаторы. Этот человек сплетничал, что, пока ты была на борту «Монголии», у вас с Боггзом нашлось много общего – до того, как ты узнала, что он – пират. Стало быть, твое путешествие с Запада на Восток было весьма приятным. Суиткорн может быть и мертв, но у его оставшихся в живых дружков языки имеются. И тот, у которого мы на прошлой неделе отрубили голову в Карлуне, и сам не знал, насколько он у него длинный – пока его не начали допрашивать. Команды на кораблях любят посудачить.
– Но и наговорить чего угодно, если им это на руку!
Уэддерберн усмехнулся.
– Некоторые даже уверяли, что ты была без ума от Боггза. Теперь мне понятно, почему у тебя нет времени для меня.
– Не говори глупостей! Он же потребовал за меня выкуп.
– Вот именно, я как раз и собирался тебе об этом напомнить, именно этот его фокус ускорил смерть твоего отца. Выкуп, причем добытый самым варварским и безжалостным образом!
