мне не нравятся монахи.
– Должна признать, что экономка она хорошая.
– Но готовит она плохо. Вы не ели ничего вкусного с тех пор, как я перестала готовить.
– Джеймсу нравится все, что она делает.
– Его глаза и разум не слушают его желудка.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что уже сказала. Такая старуха, как я, обязана все делать очень хорошо. Но если вы – свеженький лакомый кусочек вроде нее, вам простят что угодно.
Милли засмеялась.
– Но ты же ешь все, что она готовит, так?
– Только потому, что я очень вежливая. Мисс Милли, иногда мне бывает очень плохо. Мне кажется, что она кладет слишком много жира, мой желудок не выдерживает этого. Мой Растус тоже все на жир грешил, пока ему не стало совсем плохо.
– О чем это ты? Ты что, плохо себя чувствуешь?
– Не особенно хорошо. Никак не могу оправиться после угощений А Лума. У меня болят ребра.
– Тан тут ни при чем. Я ем то же, что и ты, и Джеймс тоже. Мы чувствуем себя нормально.
– Наверное, когда тебе минуло сорок, твой желудок уже не тот, что прежде. Вот и мой Сэм говорит: «Когда тебе сорок, все уже не так, как было раньше».
– Ну и как он? Твой Сэм?
– Замечательно. Мужчина хоть куда!
Мами раскраснелась, и ее большие глаза засверкали.
– Я слышала, что ты его водила в церковь. А мне не рассказала.
– Мисси, – сказала Мами, с кряхтением поднимаясь. – Я пока никому не говорю о моих планах в отношении Сэма, до тех пор, пока я его не отведу к алтарю. Если он все сделает как нужно, я подарю ему много малышей, пока я еще способна на это. Вот так!
33
Милли как-то открыла для себя, что с вершины холма в их саду, где был расположен маленький павильон, как на ладони виден гонконгский залив. Это открытие дало возможность ей и Эли обходиться без писем, которые были бы слишком рискованны. Если в урочный вечерний час его джонка в заливе делала знак креста, это служило сигналом встречи в определенном месте и в определенное время.
В последний день сентября, когда деревья в Прайе заполыхали осенними красками, их встреча должна была состояться в тихой гавани, недалеко от Виктория Поинт. Ровно в полночь.
Милли знала, что ее жизнь может оставаться довольно сносной только в том случае, если никто не узнает о ее похождениях. Раньше она была уверена, что ни Анна, ни Джеймс ничего не пронюхают. Теперь же их тайная встреча должна была состояться на острове Грин, и ей следовало убедить своих домочадцев за исключением Мами – ей она доверяла, – что она отправляется на пару дней в Макао, то есть совсем в другую сторону. Ради их безопасности ей предстояло четыре часа ехать на пароме по китайским водам.
Милли взахлеб рассказывала о том, что в Макао так хорошо нежиться в море недалеко от Прайи и часами бродить босиком по кристально чистой воде, а потом отсыпаться в португальской гостинице, вечером есть великолепных морских пауков и запивать их вином из Опорто; нектар богов, а не вино.
Если Джеймс станет подозревать ее в связи с любовником… Что ж, тем лучше. Ибо под крышей «Английского особняка» тоже что-то происходило. Вряд ли она сильно ошибалась…
Анна Фу Тан, их новая экономка, была удивительно красивой, а Джеймс никогда не упускал удобного случая «пошалить»!
– Я хочу ненадолго съездить в Макао, – сказала она Джеймсу за завтраком, стараясь, чтобы ее услышала Анна. – Мне нужно подышать свежим морским воздухом.
– Прекрасно, – согласился он, предвкушая приятные развлечения с Анной. – Ты можешь не торопиться домой. Когда ты уезжаешь?
– Если ты не против, то сразу после завтрака. – Милли ослепительно улыбнулась.
– И сколько времени ты будешь отсутствовать?
– Дня два, не больше.
– Но ты понимаешь, что если тебя захватит в плен в китайских водах вражеское судно, то два дня растянутся на пару лет? – спросил ее Джеймс.
Милли засмеялась.
– Тебе без меня не придется скучать. С тобой остается прекрасная Анна, и она о тебе позаботится. Разве я не права?
Джеймс улыбнулся. Он даже не стал протестовать, дав ей понять тем самым, что с некоторых пор предается чудесным играм адюльтера. Но в эти игры с удовольствием играет не только он, подумала Милли.
Джеймс поднялся из-за стола.
– Как я понял, теперь мы встретимся на будущей неделе.
Он чмокнул ее в щеку.
