В 50 километрах к западу от Хелиголанда мой третий тяжелый бомбардировщик упал в море. Нет никаких признаков пожара. За ним последовало его оторванное крыло, падающее, качаясь, как осенний лист. Бомба попала в цель. Это попадание произвело фурор и среди высшего командования.
Сразу после приземления меня потребовали на рапорт к командиру нашего авиакрыла. Он сам был в воздухе одновременно со мной и наблюдал падение «боинга».
– Бог мой, Кноке, вы должны повторить это вместе со всем вашим звеном!
– Я намереваюсь так поступить, господин командующий.
– Вы думаете, это сработает?
Откровенно говоря, я был не очень уверен в успехе. Возможно, сегодня мне просто повезло, но, может быть, мы сумеем сбить больше этих «малышек» таким образом.
Позже позвонил полковник Хеншель:
– Я в восторге, мой дорогой Кноке. Это было восхитительно. Хочу вас поздравить.
Он довольно блеял и казался взволнованным. Надеюсь, его монокль от волнения не упал в чашку с какао.
Авиация немецкого побережья Северного моря получила свою сенсацию.
Последние восторги ждали меня на нашем аэродроме. Мне этот ажиотаж по поводу одного сбитого бомбардировщика кажется довольно абсурдным. Во-первых, эту бомбу мог сбросить кто угодно. Во-вторых, идея была не моя, а Дитера. В-третьих, у меня восемь пробоин в самолете.
Ночью меня разбудил телефонный звонок. Это был коммутатор.
– Вам звонят из командования военно-воздушными силами.
– Что? Мне?
Я назвал свое имя.
На другом конце провода был майор из штаба рейхсмаршала Геринга:
– Вы сбили сегодня вражеский самолет, сбросив на него бомбу?
– Да, господин майор.
Он стал расспрашивать меня в деталях: какого типа бомба? какой взрыватель? насколько точно была рассчитана атака? какой был результат?
– Кто отдал приказ на бомбардировку?
– Никто, господин майор. Я действовал по собственной инициативе.
На другом конце провода наступила тишина. Первый раз я подумал о том, что не получал приказа снести такое большое яйцо на головы несчастных янки и это может рассматриваться как в высшей степени непозволительное самоуправство.
В это время на линию вернулся майор:
– Я соединяю вас с рейхсмаршалом.
Я пережил самый большой шок в жизни.
Я окаменел, лежа на кровати, и отрапортовал:
– Лейтенант Кноке, командир пятого звена первой авиагруппы.
– Я очень впечатлен вашими действиями. Хочу лично выразить вам мою высокую оценку.
Так-то вот!
Таким образом, мы получили только что оперившегося прусского лейтенанта германских военно- воздушных сил, разговаривающего со своим главнокомандующим лежа на кровати, одетым только в пижамную куртку. Невероятно!
Если бы старик видел! На мне не было даже трусов, теснота раздражает меня. Я не мог удержаться от смеха при этой мысли.
Мне сказали, что прошлой ночью звонили с экспериментальной станции в Рехлине. Они просят прислать им полный отчет немедленно.
Боже правый! Лучше бы я не сбивал этот бомбардировщик!
В 10.00 позвонил генерал Камхубер. Этот отвратительный маленький хам, известный как Гном, является командующим 12-м воздушным корпусом.
Я получил разнос за вчерашнее своеволие. Он вне себя от бешенства. Я был вынужден держать трубку телефона на расстоянии вытянутой руки.
– Где, вы думаете, мы окажемся, если каждый лейтенант будет делать то, что ему вздумается, черт побери? – доносился его разгневанный голос. – Что за чертовщиной вы занимаетесь?
Я знал, что этот вопрос возникнет. Он возникает в наших службах каждый раз, если у вышестоящего офицера иссякает запас красноречия, когда он делает выговор. Он ждет от меня признания, что я не мог удержаться и не поиграть с бомбами, поскольку мне нравится наблюдать, как они взрываются.
– Вы можете сказать что-нибудь в свое оправдание?
– Конечно могу! Да, господин генерал. Прошлой ночью мне звонил рейхсмаршал и лично выразил высокую оценку моей инициативы.
Попал! Это насторожило Гнома. Я слышал, как он шумно выдохнул. Что для одного мед – для другого яд, как говорится в старой немецкой пословице.
Полковник Лютцов, инспектор командования военно-воздушных сил, прибыл на самолете вечером.
Высокий молодой полковник – один из наших самых прославленных летчиков-истребителей, среди его наград – Рыцарский крест с мечами. Он пользуется большой популярностью, которую заслужил своей доброжелательностью. Просто и открыто он обсуждал со мной возможности, связанные с бомбардировкой летящих самолетов.
В качестве эксперимента было решено, что одно из звеньев 26-й истребительной авиагруппы, базирующееся на побережье у Ла-Манша, проведет бомбардировку американских бомбардировщиков. Мы оба убеждены, что в любом случае эта тактика не может применяться долго: американцы будут посылать бомбардировщики в сопровождении истребителей.
– Что за суета вокруг такого пустяка, господин полковник! Я уже жалею, что сбил этот самолет!
Лютцов засмеялся:
– Я тоже!
Сегодня американцы атаковали Бремен. Мы поднялись на перехват, загрузив бомбы, которые сбросили, когда звено в плотном строю летело над центром Бремена. Ни одна бомба не попала в цель.
Мы немедленно пошли в атаку, используя пулеметы. Я три раза атаковал «боинг», и в конце концов он загорелся. К юго-западу от Бремена, в поле, находящемся недалеко от Бассума, он разбился. Пять членов экипажа выпрыгнули с парашютами.
Мои товарищи сбили еще три самолета.
Враг бомбит Киль. Мы спешим к нему, погрузив бомбы. Несколько раз мы предпринимали коллективную атаку на высоте 10 000 метров над Хольштайном. Каждый раз вражеские самолеты ускользали от нас. Очевидно, они знали о наших намерениях.
Над Килем мы попали в шквальный огонь наших зениток. К несчастью, моряки стреляют так хорошо, что мы полностью дезорганизованы.
Я наблюдал, как бомбят янки. Они сбросили бомбы точно на верфи «Германия». Я впечатлен точностью, с которой работают эти мерзавцы, – фантастика!
У меня появился шанс осуществить мой план, поэтому я собрал всех, чтобы довершить нашу работу.
Моя бомба не взорвалась. Но сержанты Фюрманн, Фест и Бирман сумели попасть. Три «боинга» уничтожены в воздухе.
Положившись на мои пулеметы и пушки, я пошел в лобовую атаку на отдельную группу из 30 «боингов».
Почти сразу я почувствовал попадание в мой фюзеляж и вынужден был отказаться от атаки. Мой двигатель работает ровно, приборы показывают, что все в норме.
Я предпринял другую атаку. Мой первый залп попал в кабину «боинга». Он заметался, как смертельно раненный зверь, и резко ушел вправо. На высоте около 10 000 метров у него оторвалось крыло. Он разбился
