приближаться и жду момента, когда «спитфайры» полетят обратно в Англию.
Над Аахеном я получил возможность атаковать. Но до того как смог открыть огонь, они пробили мое левое крыло и отстрелили «трубу». Я едва удерживаю самолет в повиновении. В левом крыле зияет огромная пробоина. Боюсь, что поврежден лонжерон. От большой нагрузки крыло может переломиться. Я должен избегать резких маневров и попытаться выстрелить из второй «трубы».
Мои летчики тем временем прекрасно отстрелялись ракетами. Фюрманн и Фест попали по разу. Их цели (бомбардировщики) взорвались в воздухе. Остальные стреляли неудачно, насколько я могу судить. Моя ракета прошла по центру строя бомбардировщиков, но никого не задела.
Я развернулся и пошел на посадку в Бонне (Хангеларе). Немедленно заехал к ремонтникам. Они подтвердили мои опасения насчет того, что лонжерон моего левого крыла серьезно поврежден. Это выбивает меня из боев. В течение ночи на моем самолете поставят новое крыло.
Я медленно побрел через взлетную полосу к диспетчерской вышке. Возвращаются из боя «мессершмитты» и «фокке-вульфы». В общей сложности 30 самолетов сейчас пополняют боекомплект и запасы топлива. Все они входят в состав разных авиасоединений. Жаль, что большинство летчиков неопытны. Среди них нет ни одного командира группы.
Американцы опять бомбят шарикоподшипниковые заводы в Швайнфурте. Они прошли над головой на огромной высоте, направляясь на юго-восток.
Меня мучает мысль о том, что мой самолет непригоден для полетов. Я решил лететь на поврежденном самолете, несмотря ни на что. Игнорируя запрет механика, я загрузил боекомплект и заправился.
Я собрал всех летчиков, находящихся на аэродроме, и сказал им, что они переходят под мое командование. Мы поднялись в воздух вместе, большой, компактной группой в 17.00. Американцы в это время уже возвращаются домой. Я надеюсь доставить им много неприятностей.
Я должен обращаться с моим самолетом как с корзиной, полной яиц. Мы быстро поднялись на высоту 7000 метров. Прямо перед нами строем летят около 150 «боингов». Мы постепенно приближаемся к ним. Посылаю пилотов в атаку одного за другим. А сам, оставаясь чуть позади, выбрал отдельно летящий бомбардировщик. С расстояния 150 метров открыл огонь короткими очередями. Американцы открыли ответный огонь: их трассирующие снаряды свистят вокруг, очень близко над моей головой. Эти жемчужные ожерелья становятся все плотнее и плотнее. Мне кажется, в воздухе слишком много металла.
Я оказался в очень невыгодном положении, вынужденный лететь за группой бомбардировщиков несколько минут, не имея возможности для атаки. С тревогой смотрю на крыло с пробоиной.
Внезапно мой измученный самолет попал под град огня. Чувствуется запах пороха. Несмотря на это, двигатель работает нормально. Я уклонился, и стало чуть легче. Приблизившись на 100 метров к своей жертве, медленно прицелился.
Мой самолет содрогнулся от удара. Судя по звуку, снаряд попал в фюзеляж.
А сам я попал в цель. Самолет янки горит, отклонившись влево от основной группы. Пять парашютов выросли как грибы.
Неожиданно в мой самолет попало подряд несколько снарядов, меня закачало. Звук был такой, словно мешок с картошкой опорожнили в пустую бочку, в которой я сижу. Из двигателя поднимаются языки пламени. От дыма тяжело дышать, слезятся глаза.
Они все-таки добрались до меня! Проклятие!
Я отодвинул стекло, чтобы увеличить доступ воздуха. Дым становится плотнее. Горячее масло из двигателя течет по основанию крыла. Заложив широкий вираж, ушел от скопления самолетов. Я получил удовольствие, наблюдая за тем, как мой «боинг» разбился в горах Эйфеля. Огромный столб дыма взметнулся из соснового леса.
Вот это да!
Я выключил зажигание и подачу топлива. Термометр показывает, что температура в радиаторе и температура масла очень высока. Боже мой! Как разворочено мое левое крыло! Оно может сломаться в любой момент.
Пламя ослабевает. Пожар прекратился. Я включил экстренную деблокировку и откинул люк. От стремительного потока воздуха у меня перехватило дыхание. Ветер чуть не сорвал с меня шлем и подхватил шарф на моей шее.
Должен ли я прыгать? У моего «Густава» множество пробоин, но он все-таки летит.
Я остановил пропеллер и начал планировать. Двигался на восток, теряя высоту. Ветер свистит над крыльями и фюзеляжем, а я обливаюсь потом. Впереди река Рине, серебряная лента, пересекающая иссушенное солнцем поле. Широкая равнина Ринеланд пышет жарой.
4000 метров. Если мне немного повезет, то я смогу добраться до аэродрома Хангелар, недалеко от Бонна.
3000 метров. Кажется, я теряю высоту слишком быстро. «Мессершмитт-109» – это не планер.
Как там мой двигатель? Я включил зажигание, выровнял крен, опустил нос, чтобы увеличить скорость движения вперед. Двигатель загрохотал и заскрежетал, но завелся.
Получилось! Не осмеливаясь прибавить скорость, осторожно вернулся на высоту 4000 метров. Снова повалил дым и появился запах гари. Скорее выключить зажигание и снова планировать.
Я не дотяну до Хангелара, не могу включить двигатель снова.
2000 метров… 1500… 1000… Я заметил что-то похожее на большое поле и стал снижаться. Земля стремительно несется навстречу.
Приготовился к посадке на фюзеляж, снова включив зажигание. Двигатель завелся. Мне нужно совершать более плотные круги, чтобы приземлиться на этом поле. Внезапно двигатель заскрежетал, загрохотал и остановился совсем. Все!
Двигатель молчит. Пропеллер застыл, словно его зажало в тисках. Самолет потяжелел и вышел из-под контроля. Скорость падает, левое крыло отвалилось.
Проклятие!
Я резко опустил нос и восстановил контроль. Внизу мелькают дома деревни. Мой спидометр показывает 500 километров в час. Я чуть не задел верхушки высоких деревьев.
400 километров в час. Я должен приземлиться.
300 километров в час. Я задеваю деревья.
На спидометре 250 километров в час. Сбил два или три деревянных забора. Обломки стоек раскидало в разные стороны. Пыль и комья земли взметнулись в воздух. Я коснулся земли, затянув ремень безопасности и упершись ногами в педали руля. Впереди показалась каменная ограда. Господи, помоги!
Удар!
Наступила мертвая тишина. Я ослабил ремень безопасности и выполз из кресла. Мой «Густав» похож на старое ведро, которое долго пинали и топтали. От него остались одни обломки. Не сохранилось ничего, кроме хвостового шасси.
Кровь сочится из моего рукава.
Сегодня спасательный самолет эскадрильи «Вайе» целый день собирал сбитых летчиков. Мы называем его летающим мусоровозом.
Мое возвращение в Джевер в полдень было встречено громкими криками радости. В правой руке у меня остались осколки. Врач в Хангеларе извлек их прошлой ночью.
В будущем наши самолеты оснастят дополнительными топливными баками, чтобы увеличить продолжительность полета. Эскадрилье поручено выполнять боевые задачи в центре и на юге Германии.
«Густавы» в моем звене стали неповоротливы и тяжелы в управлении по причине тяжелых «труб» и всего остального, что на них нагружают.
Вражеские самолеты замечены в секторе Дора-Дора. Снова пора на взлет…
10.30. Мы в состоянии готовности.
10.45. Готовность к взлету. У меня новый самолет. Арндт полировал его, пока машина не заблестела как зеркало, – значит, скорость самолета увеличится на десяток километров в час.
