осуществлению дела, а план
Глава восьмая[164].
О СТАРОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ КОНСТИТУЦИИ.
ОТСТУПЛЕНИЕ О КОРОЛЕ И О ЕГО ОБРАЩЕНИИ К ФРАНЦУЗАМ В ИЮЛЕ 1795 ГОДА.
(стр.103 >) Существовали три различных взгляда на старую французскую конституцию: одни[165] полагали, что нация никогда не обладала конституцией; другие[166] утверждали противоположное; некоторые,[167] наконец, как это бывает во всех важных делах, придерживались промежуточного суждения: они допускали, что Французы действительно имели конституцию, но что она никоим образом не соблюдалась.
Первое мнение поддержать невозможно; два других в действительности вовсе не противоречат друг другу. (стр.104 >)
Ошибка тех, кто утверждает, что Франция совершенно была лишена конституции, проистекает из сильного заблуждения относительно человеческой власти, предыдущих обсуждений и писаных законов.
Если чистосердечный человек, имея за душой только здравый смысл и порядочность, вопрошает, что же это такое — старая французская конституция, ему можно смело ответить:
«Это то, что вы ощущаете, когда находитесь во Франции; это такое соединение свободы и власти, законов и воззрений, которое заставляет думать иностранца, подданного какой-либо монархии и путешествующего по Франции, что он пребывает под иным правлением, нежели его собственное».
Но если имеется желание рассмотреть вопрос поглубже, то в памятниках французского публичного права обнаружатся свойства и законы, которые возвышают Францию над всеми известными монархиями.
Особенное свойство этой монархии заключается в том, что она обладает неким теократическим началом, которое отличает ее и позволило ей сохраняться четырнадцать сотен лет: нет ничего более национального, чем это начало. Епископы, наследовавшие друидам, лишь только совершенствовали его.
Я не думаю, что какая-либо иная европейская монархия использовала бы ради блага Государства большее число высших священнослужителей в гражданском управлении. Я мысленно восхожу от миротворца Флери[168] к Св. Одену [169] и Св. Леже[170] и стольким (стр.105 >) другим, политически так отличившимся во мраке их века; к этим настоящим Орфеям Франции, очаровывавшим своей лирой тигров и заставлявшим горные дубы двигаться за ними: я сомневаюсь, что возможно было бы указать на подобную череду где-нибудь еще.
Однако, если во Франции духовенство было одной из трех опор престола и играло столь значительную роль в народных собраниях, в судах, в кабинете министров и посольствах, то его влияние на гражданскую администрацию не ощущалось или ощущалось очень слабо; и даже если священник являлся премьер- министром, во Франции никогда не было
Все влияния были хорошо уравновешены, и каждый занимал свое место. С этой точки зрения на Францию более всего походила Англия. Если когда-нибудь она вычеркнет из своего политического языка эти слова: Church and state,[171] ее правление погибнет, как погибло правление ее соперницы.
Во Франции модно было говорить (ибо в этой стране на все есть своя мода), что здесь живут в подневолье. Но почему же слово
Дабы восхвалить патриотизм Француза, говорили:
Несколько членов старой магистратуры собрали и развили принципы французской Монархии в любопытной книге, которая, думается, заслуживает всяческого доверия Французов.[175]
Эти магистраты начинают, как надлежит, с королевских прерогатив, и, разумеется, нет ничего более великолепного.
«Конституция наделяет короля законодательной властью: от него исходит вся юрисдикция. Ему (стр.107 >)принадлежат право творить суд и препоручать его отправление должностным лицам; право помилования, жалования привилегиями и наградами; распоряжение должностями, возведение во дворянство; созыв и роспуск народных собраний, когда его мудрость подсказывает ему это; заключение мира и объявление войны, призывов в армию», стр. 28.
То были, вне сомнения, прерогативы великие, но посмотрим, что же французская конституция положила на другую чашу весов.
«Король правит только посредством закона и
«Есть законы, которые короли сами признали для себя, но, согласно знаменитому выражению, —
«Так, например, корона наследуется строго по линии мужского первородства».
«Браки принцев крови, заключенные без соизволения короля, лишены законной силы. Если правящая династия угасла, нация провозглашает себе короля, и т. д.», стр. 263 и пр.
«Короли как верховные законодатели всегда высказывались в утвердительной форме, обнародуя свои законы. Однако существует еще и согласие народа; но это согласие выражает только пожелание, признание и приятие его нацией», стр. 271.[176] (стр.108 >)
«Три сословия, три палаты, три обсуждения: именно таким образом представлена нация. Выводом из этих обсуждений, если он единодушен, является пожелание Генеральных Штатов», стр. 332.
«Законы королевства могут приниматься только на собрании всего королевства, при общем согласии представителей трех сословий. Государь не может преступить эти законы; и если он осмеливается притронуться к ним, все сделанное им может быть отменено его преемником», стр. 292, 293.
«Необходимость согласия нации на установление податей — это истина, неоспоримо признаваемая королями», стр. 302.
«Пожелание двух сословий не может связывать третье, если не выражено его согласие», стр. 302.
«Согласие Генеральных Штатов обязательно для признания законным любого пожизненного отчуждения домена, стр. 303. И подобный же надзор вверен им во избежание любого отторжения частей королевства», стр. 304.
«Правосудие отправляется, от имени короля, магистратами, которые толкуют законы и следят, чтобы
