аэропорта, сказал, что через десять минут улетает в Мадрид, а оттуда – в Буэнос-Айрес.
– Но зачем все это? Я выпытаю у Миллера, куда он дел бумаги. «Дипломата» среди остатков «ягуара» нет. Нет его и в доме. Но он явно где-то рядом.
– Увы, он уже далеко. На пути в полицию.
Вервольф устало рассказал Маккензену, какие документы Миллер похитил у печатника и что сообщил по телефону Рошманн.
– Сегодня вечером или в крайнем случае завтра утром бумаги попадут к властям. После этого дни тех, кто есть в досье, будут сочтены. Это относится к Рошманну, да и ко мне тоже. С утра я обзваниваю всех, советую им поскорее убираться из ФРГ.
– Так что же теперь делать?
– Вам лучше исчезнуть. Вас в том списке нет. А я есть, так что мне придется уехать. Вы живите спокойно и ждите, когда с вами свяжется мой преемник. Вулкан бежал и не вернется. И весь проект развалится.
– Какой Вулкан? Что за проект?
– Теперь это уже не имеет значения, и вам можно все рассказать… – в нескольких словах Вервольф объяснил палачу, почему так важно было спасти Рошманна.
Выслушав его, Маккензен присвистнул и посмотрел на лежавшего поодаль Миллера.
– Значит, этот сукин сын спутал все карты? – спросил он.
Вервольф заговорил с прежней твердостью, казалось, он взял себя в руки.
– Камрад, вы должны уничтожить следы происшедшего. Помните ли вы «уборщиков», услугами которых мы однажды пользовались?
– Да, конечно. Эти люди здесь, недалеко.
– Позвоните им, и пусть займутся делом немедленно. Сегодня вечером в дом вернется жена Рошманна. Она ни о чем не должна догадаться. Понятно?
– Сделаем, – пообещал Маккензен.
– А потом ложитесь на дно. И последнее. Покончите с этим мерзавцем Миллером. Раз и навсегда.
Маккензен бросил на бесчувственного журналиста взгляд прищуренных глаз и проскрипел в трубку:
– С удовольствием.
– Тогда всего доброго и прощайте.
Маккензен порылся в записной книжке и вновь позвонил. Напомнил собеседнику об услуге, которую тот оказал «ОДЕССЕ». Потом распорядился, куда ехать и что делать.
– Машину и труп, что лежит рядом с ней, бросьте в ущелье. Облейте бензином и подожгите. У мертвеца предварительно выньте из карманов все, способное указать, кто он.
– Понял, – произнес голос в трубке. – Возьму с собой тягач и кран.
– Последнее. В кабинете на залитом кровью коврике у камина будет еще один труп. Избавьтесь и от него. Лучше всего заверните в коврик, привяжите к нему хороший груз и бросьте в какое-нибудь озеро. И чтоб не наследить. Ясно?
– Сделаем. Приедем к пяти, а закончим к семи. Лучше всего везти такой груз незаметно.
– Прекрасно, – сказал Маккензен. – Меня к тому времени здесь уже не будет. Но вы найдете все, о чем я сказал.
Маккензен повесил трубку, встал из-за стола и подошел к Миллеру. Вынул «люгер», машинально проверил, снят ли он с предохранителя, хотя помнил, что сделал это совсем недавно, нацелил пистолет в лоб журналисту…
Годы, которые Маккензен прожил словно хищный зверь, наделили его чутьем леопарда. Он еще не заметил упавшую на ковер тень человека, стоявшего на пороге меж стеклянных дверей, но ощутил ее и резко обернулся, готовый стрелять. Однако гость был безоружен.
– Кто вы? – прорычал Маккензен, держа его на мушке.
Пришелец шагнул в кабинет. На нем были черные кожаные сапоги, брюки и куртка мотоциклиста. Левой рукой он прижимал к животу шлем. Бросив взгляд на пистолет в руке Маккензена, на тело у камина, он бесстрастно сказал:
– Меня сюда послали.
– Кто?
– Мой камрад, Рошманн.
Маккензен хмыкнул, опустил пистолет и произнес:
– А он уже уехал.
– Уехал?
– Да, отвалил в Южную Америку. И все из-за этого мерзавца журналиста. – Он указал дулом пистолета на Миллера.
– Вы собираетесь его прикончить?
– Конечно. Он нам все карты спутал. Разыскал Рошманна, послал в полицию материалы на многих наших товарищей. Если вы есть в его досье, вам тоже надо сматываться.
– В каком досье?
– Досье «ОДЕССА».
– Меня там нет, – заверил его незнакомец.
– Меня тоже, – буркнул Маккензен. – Но Вервольф есть. Он приказал убрать журналиста.
– Вервольф?
Маккензен насторожился. Человек, знавший Рошманна, не мог не знать Вервольфа. Палач прищурился и спросил:
– Разве вы не из Буэнос-Айреса?
– Нет.
– А откуда?
– Из Иерусалима.
Всего на полсекунды Маккензен замешкался, пытаясь понять, причем тут Иерусалим, а потом вскинул пистолет. Но полсекунды вполне достаточно, чтобы умереть.
Пуля из «Вальтера», спрятанного под шлемом, пробила фиберглас и вонзилась Маккензену под ключицу. Шлем упал, обнажив правую руку пришельца, из которой вновь выстрелил окутанный голубым дымом «Вальтер ППК».
Маккензен был человеком крупным и сильным. Несмотря на ранение в грудь, он сумел бы выстрелить, но вторая пуля, вошедшая ему в голову на два пальца выше правой брови, сбила его с прицела. К тому же она его прикончила.
Миллер очнулся в понедельник утром в отдельной палате Главного госпиталя Франкфурта. Полчаса он пролежал, привыкая к бинтам на голове и грохоту двух артиллерийских батарей внутри нее. Найдя кнопку, он позвонил, но вошедшая медсестра приказала лежать тихо, объяснив, что у него сильное сотрясение мозга.
Постепенно Петер вспомнил все, приключившееся с ним вчера до середины утра. Больше ничего в памяти восстановить не удалось. В конце концов Миллер задремал, а когда проснулся, оказалось, что за окном уже стемнело, а у постели сидит и улыбается какой-то мужчина. Миллер вгляделся в его лицо и сказал:
– Я вас не помню.
– Зато я вас помню хорошо, – сказал гость.
Петер призадумался и вдруг проговорил:
– По-моему, я вас где-то видел. Вы приезжали к Остеру, верно? Вместе с Леоном и Мотти.
– Да. Что вы еще помните?
– Почти все. Память возвращается ко мне.
– А о Рошманне?
– Тоже. Я говорил с ним. И собирался идти в полицию.
– Рошманн скрылся. Очевидно, бежал в Южную Америку. Дело сделано. Все кончено. Понимаете?
