хотел верить, может, так будет точнее.
— А потом поверили?
— Не сразу. Но поверил. И даже не из-за фактов, которые собрали работники полиции и прокуратуры. Консьерж, сидевший внизу, в подъезде, никого не видел. Рядом стояла машина с двумя офицерами полиции. Никого в доме не было, наша сотрудница Ингрида Петерсен сама открыла дверь, взяв запасные ключи у консьержа. Кажется, его фамилия была Рябов. Точно, Рябов. Все факты были против Арманда.
— Вы упомянули про историю с банком?..
— Она тоже. Вы знаете, как возникали банки в начале девяностых? Собирались несколько человек и открывали банк. Не было нормальной законодательной базы, не было никаких законов, не было общих правил. Они появлялись потом. И этот банк, у которого мы взяли большую ссуду, решил поправить свои дела за наш счет. Они выставили немыслимые проценты, как это обычно бывает. И еще угрожали подать в суд. Арманд очень сильно переживал. Потом эта история со списками…
— Какая история? — насторожился Дронго.
— Мне об этом рассказывал сам Арманд. Еще в девяностом году было принято решение вывезти из республик весь архив тогдашнего КГБ. Его, конечно, вывезли, но кое-какие документы остались, самые незначительные, было понятно, что агентурных сведений там быть не может. Их бы просто уничтожили. Эти списки долго искали, но ничего не нашли. А потом всплыли какие-то списки, где был указан резерв на замещение некоторых должностей, в том числе и в аппарате КГБ. Если помните, это была тогдашняя практика партийных властей, на каждое место должен быть свой «резерв» из подобранных сотрудников. И в списках стояло имя Арманда на пост куратора правоохранительных служб. Тогда были административные отделы, которые курировали КГБ, прокуратуру, милицию. В общем, ничего страшного, но газеты стали упорно муссировать слухи, что Арманд бывший офицер КГБ. Вспомнили и его работу за рубежом. Его это очень обижало. Он всем говорил, что не стал бы скрывать свою работу в этой организации и не стал бы прятаться. Те, кто его знал, ему верили. Те, кто не знал, верили слухам. Это на него очень сильно давило. В газетах начали появляться статьи против него. Он их прятал от жены, не давал ей читать. Я даже думаю, что, может, в какой-то момент он просто сорвался. Пришел в дом своего отца и решил на все махнуть рукой. Возможно и такое объяснение. Знаете почему? Арманд даже газеты и письма стал уносить домой, чтобы их никто не читал. И то письмо из банка, которое принесла ему Ингрида, он попросил ее взять домой.
— Я встречался с ней. Она говорит, что он хотел поехать в банк, чтобы разобраться с этими проблемами.
— Я так не думаю. Арманд считал их проходимцами и говорил, что нужно подавать на них в суд. Но все это, вместе взятое, могло привести к нервному срыву. Сейчас, спустя столько лет, я даже лучше его понимаю, чем раньше.
Секретарь внесла чай и кофе. Это была высокая девушка с длинными светлыми волосами.
— Спасибо, — поблагодарил Дронго.
— Вас ждут, — сказала секретарь, обращаясь к Пиесису.
— Я помню, — кивнул тот.
Пиесис взял чайную ложечку, бросил в кофе два кусочка сахара и размешал их. Дронго от сахара отказался.
— Лилия рассказала мне, что был какой-то странный звонок, — вспомнил Дронго, — говорили насчет каких-то карточек…
— Наверное, насчет кредитных карточек, — согласился Пиесис. — Банк открывал новую линию и должен был выдать нам новые карточки. Но Арманд действительно нервничал. Не знаю почему. И вообще у нас менялась обстановка каждый месяц.
Дронго ждал, что скажет дальше его собеседник.
— Кто мог подумать, что все так закончится? — словно раздумывая, спросил Пиесис. — Я уже в двадцать четыре года работал инструктором райкома партии. Мы тогда верили в наши идеалы, нам казалось, что у нас впереди целая жизнь. А потом мы все больше и больше разочаровывались. В девяностом году я вышел из партии. Мы в нее уже не верили, никто не верил. Оставались только самые стойкие, самые убежденные, как Арманд. Сейчас я думаю, что он просто не хотел признаваться, что вся его жизнь оказалась напрасной. Он был таким «идейным», как раньше говорили. А оказалось, что положил свою жизнь за никому не нужную идею. Потом всплыли факты расстрелов, депортаций, высылки латышских семей. О многом мы не знали, о многом только догадывались. В общем, я был с Армандом согласен, у нас в прошлом было много хорошего, но и много плохого. Однако тогда, при отделении от СССР, начали вспоминать только плохое. Все, что у людей накопилось за эти годы.
— Я хотел у вас спросить, — вспомнил Дронго, — вы знали такую Яковлеву Сюзанну Силивесторовну? Она, наверное, давно умерла, но, может, вы знали, где она жила в последние годы? Я звонил ей несколько раз, но телефон не отвечает.
— Яковлеву? — переспросил Пиесис. — Конечно, знал. Между прочим, она героическая женщина. Такая энергичная и целеустремленная. А разве она умерла?
— Мне говорили, что да. По моим расчетам, ей должно быть за восемьдесят.
— Правильно. Но она жива. Она живет с семьей своей дочери на улице Рупницибас. Это в самом центре города. Там находится здание бывших сотрудников партийного аппарата. Очень большой и красивый дом. Многие оттуда уже выехали, продав свои квартиры. Но она живет именно там.
— Спасибо, — поблагодарил его Дронго, — я обязательно к ней зайду. И спасибо, что вы меня приняли.
— Вы хорошо сделали, что приехали, — вдруг сказал Пиесис. — Лилия все еще живет надеждой, что сможет узнать правду. Она не хочет верить фактам. Или не может. Извините, что я тороплюсь. У меня в приемной сидит журналистка, которая недавно написала о смерти Арманда. Она собирала о нем материал. Если хотите, я ее позову.
— Конечно, — кивнул Дронго.
Пиесис поднялся и вышел из комнаты. Через несколько секунд он вернулся с девушкой, у которой были светло-каштановые волосы, постриженные каре, красивые голубые глаза, фигурка спортсменки. Она была чуть выше среднего роста и удивительно прямо держала спину, словно гимнастка на подиуме. Девушка была в джинсах и шерстяном сером пуловере.
— Знакомьтесь, — представил журналистку Пиесис. — Это Марианна Делчева, а это господин Дронго.
— Не может быть! — ахнула гостья. — Вы тот самый Дронго?
— Не знаю, о ком вы говорите, — улыбнулся он, пожимая руку Делчевой.
— Я про вас писала, — восторженно сообщила она, глядя на Дронго, — вы один из самых известных экспертов по вопросам преступности. Вы знаете, сколько у вас поклонников в Риге? Ведь о вас слагают самые настоящие легенды.
— Вот уж не знал, что я так популярен, — мрачно проворчал Дронго. Его совсем не устраивала такая широкая известность. Работе эксперта не нужна реклама.
— Вы очень популярны, — заявила Делчева, усаживаясь за стол. — Если позволите, я приеду к вам и возьму интервью. Мне очень интересно с вами побеседовать. Говорят, для вас нет неразрешимых задач. Говорят…
— Это всего лишь слухи, — прервал ее Дронго, — и не всегда проверенные. Вы писали об Арманде Краулине?
— Да, — кивнула журналистка, — мне было интересно написать портрет человека ушедшей эпохи.
— «Ушедшей эпохи», — повторил Дронго, — в этом слове есть нечто обидное. Вам не кажется?
— Ничуть. Вы же не будете отрицать, что та эпоха закончилась. В ней были свои герои, но и антиподы им. Вот мне и было интересно об этом написать.
— Ему сейчас было бы только пятьдесят пять лет, — вспомнил Дронго. — Вы считаете, что это возраст человека ушедшей эпохи?
— Наверное, — рассмеялась она, — мне трудно об этом судить.
— Сколько вам лет?
— Двадцать пять. — Она тряхнула головой. — Вы считаете меня слишком молодой?
