Говоривший положил трубку. Дронго сел на кровать. Значит, версия Лилии Краулинь не такая уж невероятная. Кто-то все-таки заинтересован в том, чтобы не проводилось расследование. Кто-то знает о его приезде, и наблюдатель в электричке был вовсе не случайным попутчиком. А запонка не сама по себе попала в стену. И начала выстраиваться целая система фактов, которые подтверждали версию Лилии Краулинь. И если раньше Дронго еще сомневался, то теперь он был уверен, что расследование этого события, произошедшего одиннадцать лет назад, нужно довести до конца.
Глава 6
Утром он решил позвонить депутату Айварсу Брейкшу. Если тот проработал много лет в правоохранительной системе Латвии, то должен был хотя бы слышать о Дронго. Конечно, он не станет встречаться с представителем Лилии Краулинь, которая написала на него столько жалоб. Но увидеться с известным экспертом, приехавшим из Москвы, наверняка захочет. Иногда можно использовать часть своей популярности для успешного проведения расследования.
В маленькой стране гораздо быстрее можно найти телефон нужного человека, чем в большом государстве. Здесь все знают друг друга или хотя бы знакомых другого человека. Через час у Дронго уже был телефон приемной депутата. Он позвонил туда, и ему ответила девушка на латышском языке. Когда он перешел на русский, она заговорила по-русски без акцента.
— Мне нужен господин Айварс Брейкш, — сообщил Дронго, — мне нужно с ним срочно увидеться.
— Он сейчас занят. Кто это говорит?
— Скажите, что в Ригу прилетел эксперт по вопросам преступности.
— Как вас представить?
— Меня обычно называют Дронго.
— Как? — Девушка, очевидно, никогда не слышала такого странного имени.
— Дронго. Скажите, что я эксперт из Москвы. Он должен меня знать.
— Одну минуту. — Девушка переключила телефон, и он остался ждать. Теперь все зависело от того, слышал ли бывший следователь и прокурор Айварс Брейкш его имя. Если слышал, то наверняка захочет узнать, по какому вопросу в Ригу приехал его возможный собеседник. Если нет, то не станет разговаривать. Или все-таки возьмет трубку из интереса, чтобы узнать, зачем его ищет гость из Москвы. Наконец Дронго услышал голос секретаря.
— Мистер Дранго, — он уже привык, что незнакомые люди обычно коверкают его прозвище, — господин Брейкш сейчас возьмет трубку.
— Я вас слушаю, — раздался голос депутата. Он говорил с сильным акцентом, но произнес первые слова на русском языке.
— Извините, что вас беспокою. Но мне бы хотелось с вами увидеться.
— По какому вопросу?
— У меня есть несколько интересных проектов в Риге, и я хотел бы с вами посоветоваться. Мои друзья в Москве рекомендовали мне обратиться именно к вам как к настоящему профессионалу. Вы ведь раньше работали следователем и прокурором?
— Больше двадцати лет, господин Дронго, — победно сообщил Брейкш, — у меня большой опыт в подобных делах. Вам правильно посоветовали в Москве. Я не сомневался, что меня хорошо знают в России.
— Безусловно, — согласился Дронго, в очередной раз подумав, что тщеславие — самый большой грех. — Когда мы можем увидеться? — спросил он.
— Давайте посидим где-нибудь в ресторане, — предложил депутат. — У нас много хороших ресторанов. Например, в «Винсенте» или в «Гуттенберге».
— В котором часу? — уточнил Дронго.
— В час дня, — решил Брейкш, — лучше в «Винсенте», это один из самых стильных ресторанов в нашем городе.
— Договорились.
Дронго взглянул на часы. До назначенного времени оставалось около двух часов. Он позвонил Лилии. Она сразу взяла трубку.
— Вчера я немного расклеилась, — сообщила Лилия, — на меня подействовала вся эта обстановка. Я думала, что смогу выдержать, но опять не смогла. Однако надеюсь, что это было в последний раз. Больше я там не появлюсь. Мне осталось не так много.
— Не нужно так говорить, — попросил он.
— У меня уже нет никаких надежд, — выдавила она. — Вчера врачи сказали мне, что мое безумие может начаться уже через месяц. Потом я не буду ничего понимать. Я даже просила племянника, чтобы мне ввели морфий или какой-нибудь другой наркотик, но эвтаназия в Латвии все еще запрещена, а подставлять мальчика я не хочу.
Она думала даже об этом.
— У меня есть хорошая подруга, — сообщила Лилия, — мы с ней дружим много лет. Татьяна Фешукова. Может, вы с ней встретитесь? Я попросила ее быть вашим гидом по Риге и помогать вам. Она хорошо знает латышский язык.
— Вы говорили ей о моем приезде?
— Да. Но мы знакомы уже много лет. Если вы думаете о ней что-то плохое, то это не так.
— Кто еще мог знать о моем приезде?
— Я же вам сказала, что только мои родные и близкие. Больше никто.
— Фешукова входит в самый близкий ваш круг? — уточнил Дронго.
— Безусловно. Она будет рада вам помочь. Милая, интеллигентная женщина. Между прочим, она директор крупного издательства, выпускает прекрасные книги на латышском языке.
— Большое спасибо за ваше внимание. Пусть подойдет к отелю к трем часам. Я хочу поговорить сегодня с Рябовым и еще немного походить вокруг дома вашего тестя.
— Хорошо. Я ей передам. Извините, что у меня так получилось. Вы встречались вчера с Ингридой?
— Да. И не только с ней.
— Я могу спросить о результатах? Извините, что я вас тороплю, но вы понимаете, что в моем положении мне трудно ждать.
— Пока нет конкретных результатов, — ответил Дронго. Он не хотел говорить о вчерашнем звонке. Телефон мог прослушиваться.
— Понимаю. Я вас не тороплю, но… Очень жалею, что не обратилась к вам раньше. Но они все меня так убеждали. А главное, не было этой запонки, без нее я бы не решилась…
Они попрощались, и он положил трубку. Затем достал мобильный и вышел в коридор, набирая номер Эдгара Вейдеманиса в Москве.
— Здравствуй, Эдгар, — быстро сказал Дронго. — У меня появилась маленькая проблема.
— Какая проблема?
— Вчера мне кто-то позвонил и начал угрожать. Предложил уехать отсюда, не завершив расследования.
— Интересно, — отозвался Эдгар, — похоже, ты кого-то сильно напугал.
— Видимо, так. И еще я обнаружил, что за мной следят. Понимаешь?
— Серьезные люди?
— Пока нет. Не профессионал, скорее любитель, я легко оторвался. Но это уже симптом.
— Похоже, что Лилия была права. Неужели его убили?
— Не знаю. Это было так давно. Здесь, в Латвии, сразу чувствуешь, как поменялись эпохи. Они теперь в Евросоюзе, и для них события девяносто третьего уже прошедшая эпоха, а все события до девяносто первого — вообще время до нашей эры.
