Глава 8
Дронго вернулся в отель в хорошем настроении. И сразу увидел в холле одного из своих «наблюдателей». Дронго нагло подошел к нему и уселся напротив, глядя ему в глаза. Несчастный мужчина не знал, что ему делать. С одной стороны, он ждал здесь именно Дронго, а с другой — должен был сообщить о его появлении. Но как сообщить и как вообще себя вести, если человек, за которым он обязан наблюдать, устроился в кресле напротив и не сводит с него глаз. «Наблюдатель» даже заерзал от неожиданности. Ему было лет тридцать пять. У него были небольшие, аккуратно подстриженные усики, выбритый затылок, квадратное лицо. Очевидно, в молодости он занимался боксом, что отразилось на его перебитых ушах. Незнакомец ерзал в кресле и не знал, как ему себя вести.
Неожиданно Дронго обратился к нему.
— Вы долго меня сегодня искали? — спросил он.
«Наблюдатель» вытаращил глаза.
— Что? — Он выдал себя этим вопросом. Было заметно, как он волнуется.
— Вы меня долго искали? — участливо повторил вопрос Дронго.
— Эс несапруоту, — ответил «наблюдатель». В переводе с латышского это означало, что он не понимает вопроса.
— Я вас не понимаю, — повторил по-русски Дронго.
— Вай юус рунаят латвиски? — спросил мужчина, продолжая упрямо говорить на латышском языке.
— Я не говорю по-латышски, — понял вопрос Дронго, — но думаю, что вы понимаете по-русски. И нечего придуриваться. Вы ведь не просто следите за мной, а следите по поручению кого-то другого. И вы не один, а вас по меньшей мере трое. Это многовато для одного человека, но мало для меня. Вас должны были предупредить о моей квалификации. Если хотите, я буду оставлять вам адрес, куда собираюсь направиться. А вы мне скажите, почему проявляете ко мне такой интерес.
— Атвайнуонет, — пробормотал извинение «наблюдатель» и, быстро поднявшись, вышел из холла.
К Дронго подошла высокая женщина лет сорока пяти. У нее были светлые коротко остриженные волосы, карие глаза, немного пухлые губы. Она была в темном пальто.
— Извините, — нерешительно сказала женщина, — вы господин Дронго?
— Да, — ответил он, поднимаясь. Неужели новый «наблюдатель»? Не похоже, они стараются не идти на контакт. Тогда кто это?
— Татьяна Фешукова, — представилась женщина, — меня прислала Лилия Краулинь.
— Добрый день, — он пожал протянутую руку, — как хорошо, что вы пришли. Сейчас отсюда вышел один мой знакомый, который не знает русского языка. Или скорее делал вид, что не понимает. Вы бы мне очень помогли. Вы знаете латышский язык?
— Конечно, — ответила она на хорошем русском языке, — я гражданка Латвии и для получения гражданства недавно даже сдала экзамен по латышскому языку.
— Вы давно здесь живете?
— Давно. У меня двое сыновей. Одному — двадцать пять, другому — пятнадцать. Но для получения гражданства мне нужно было сдать экзамен.
— Вы считаете это обстоятельство обидным для себя?
— Нет, — удивилась она, — почему обидным? Они попросили меня сдать экзамен, я его и сдала. Потом экзаменаторы говорили, что многие латыши не смогли бы выдержать такого строгого экзамена. Но ничего страшного или обидного я в этом не нахожу.
— У вас хороший характер, — улыбнулся Дронго, — но напрасно вы сказали мне про вашего старшего сына. Нужно было ограничиться только младшим.
— Почему? — удивилась она.
— Я начал бы за вами ухаживать, зная, что у вас есть только пятнадцатилетний сын. А теперь выясняется, что у вас есть и двадцатипятилетний.
— Ну, какие глупости! — отмахнулась Татьяна. — Я не обращаю внимание на свой возраст. И разве плохо, что в моем возрасте у меня такой взрослый сын? Я этим очень горжусь.
— Это прекрасно, — отозвался Дронго. — Куда вы хотите меня повести?
— Лилия приказала мне устроить вам культурную программу, и я взяла билеты на вечернее представление. У нас дают «Травиату» Верди. Вы любите оперу?
— Конечно, — кивнул изумленный Дронго. — Вы хотите пригласить меня в оперу?
Такое случилось впервые в жизни. Он ожидал чего угодно, но только не этого. На Кавказе гостей звали за обильный стол, в Северной Европе — приглашали выпить кофе, но в оперу его еще никогда не приглашали.
— Обязательно пойду, — пробормотал он, — а в котором часу начало?
— Вечером, в семь.
— Прекрасно. Тогда у нас есть время. Я хочу навестить бывшего консьержа в доме отца Арманда Краулиня. У меня есть его адрес, но это где-то за городом. Не составите мне компанию?
— Вы хотите увидеться с Рябовым? — спросила Татьяна.
— Да, — кивнул Дронго, — я хочу задать ему несколько вопросов.
— Я знаю, где он живет, — сообщила она, — но не думаю, что он сможет сказать нам что-нибудь новое. Его допрашивали столько раз!
— Ничего. У меня есть еще несколько вопросов.
— Хорошо, — согласилась Фешукова. — Вы думаете, что Лилия права?
— А вы так не думаете?
— Не знаю. Я плохо знала Арманда, вообще была далека от политики. Я работала в научно- исследовательском институте, была биологом, защитила кандидатскую диссертацию. А потом решила открыть свое дело и переманила всех девочек из моей лаборатории в открывшееся издательство. Если бы вы видели моих девочек! Это самое настоящее чудо. Они мне так помогают. Но я отвлеклась. Лилия никогда не верила в самоубийство Арманда, а я доверяю ее чутью. Не знаю почему, но доверяю. Они прожили вместе двадцать лет, за это время можно хорошо узнать человека. И они любили друг друга, а это тоже сильно сближает. Поэтому я ей верю на каком-то подсознательном уровне, хотя знаю, что все факты, собранные следователем, говорят о самоубийстве. Они проводили разные экспертизы и всегда доказывали, что Арманд сам покончил с собой.
— Но Лилия все равно не верила.
— Да, все равно не верила, — повторила Татьяна, — и поэтому решила позвать вас. Я думаю, вы — ее последняя надежда. Вы знаете, как тяжело она болеет?
— Знаю.
— Ее старшая сестра Дорика сказала мне, что у Лилии нет шансов. — Татьяна достала платок и вытерла набежавшую слезу. — Вы понимаете, как это ужасно? У нее нет шансов. Ни единого.
— Она мне об этом сказала. — Дронго вспомнил, что не успел переодеться после обеда. Обычно он менял рубашки два раза в день и поэтому всегда возил с собой десять-двенадцать рубашек. Он вообще был привередлив, став с годами несколько брезгливым. Нижнее белье Дронго не доверял никому, предпочитая лично загружать стиральную машину, которая не только стирала, но и сушила выстиранное. Одиночество имело свои плюсы и свои минусы, он привык к самостоятельности, и люди вокруг иногда слишком сильно раздражали его. Любимым видом отдыха было не только чтение, но и возможность продумать ситуацию, вычислить возможного преступника. Чтение в Интернете его раздражало, было слишком много ненужной информации, и поэтому он любил старые книги, пахнущие бумагой и кожей.
Извинившись перед своей собеседницей, Дронго поднялся наверх и переоделся. На столике стоял его любимый «Фаренгейт». Уже сколько лет он пользовался этим парфюмом! Все остальные, которые он перепробовал, не соответствовали так точно его характеру и его отношению к жизни. Улыбнувшись, он
