прыснул парфюмом на запястье и вышел из номера.
Фешукова ждала его внизу. Они пошли к выходу из гостиницы, и она предложила дойти до ближайшей автобусной остановки.
— Лучше вызовем такси, — возразил Дронго. — Вы же говорили, что нам далеко ехать.
— Минут двадцать пять, — согласилась Татьяна.
— Тогда однозначно на машине, — Дронго решительно направился к портье.
В ожидании заказанного такси они вышли на улицу. К отелю подъехали два автомобиля с офицерами, одетыми в иностранную военную форму.
— Это гости из НАТО, — пояснила Фешукова.
Офицеры, весело переговариваясь, вошли в отель. Дронго проводил их долгим, задумчивым взглядом. И в который раз подумал: интересно, когда Горбачев начинал свою перестройку, он предполагал такую ситуацию? Предвидел, что стремление людей к свободе обернется такими потерями, мог предугадать, чем закончатся его «эксперименты» для собственной страны? Она не просто исчезнет с политической карты мира, миллионы людей потеряют свою Родину, миллионы других окажутся за рубежом нежелательными иммигрантами, миллионы соотечественников в одночасье потеряют все свои сбережения, превратившись в обреченных на нищенство людей. Мог ли он предвидеть, что распадется Югославия, исчезнут Чехословакия и ГДР? Мог представить, что в Прибалтике появятся офицеры НАТО, а вокруг России возникнет пояс недружественных государств? Что стремление одних народов к свободе, а других — к справедливости обернулось для России самым страшным потрясением за всю ее многовековую историю? И дело не в потере привычного имперского статуса, Россия все равно остается самой большой страной в мире. Дело было в людях, лишившихся прошлого и будущего, дело в народах, многие из которых были выброшены в феодализм, дело в десятках миллионах людей, оказавшихся выбитыми из колеи нормальной жизни.
— Вы о чем-то задумались? — поинтересовалась Фешукова.
— Обратил внимание на надписи в отеле, — улыбнулся Дронго. — Они на трех языках — латышском, английском и русском. А в большинстве других мест они только на двух языках — латышском и английском.
— Здесь раньше тоже были надписи только на двух языках, — ответила Татьяна, — но из других стран бывшего Союза сюда приезжают слишком много гостей, особенно из России. Решили, что будет правильно, если напишут на трех языках.
— Экономическая целесообразность диктует свои законы, — улыбнулся Дронго. — Кажется, пришла наша машина.
Они сели в автомобиль, и Татьяна назвала адрес дома Рябова. Когда они отъезжали от отеля, к нему подъехали еще две машины с гостями из НАТО. Дронго обернулся, посмотрел на них, но ничего не сказал.
— Вы раньше бывали в Латвии? — спросила Татьяна.
— Много раз, — ответил Дронго, — мне очень нравилось ходить по вашему городу. Я вообще любил бывать в Риге. У меня здесь было много знакомых. Но одних уже нет, другие уехали, третьи — умерли. И моей старой Риги не осталось. Наверное, так и должно быть, ведь любой город со временем меняется, а после моего первого приезда сюда прошло уже больше двадцати пяти лет.
— Да, у нас многое изменилось, — согласилась его спутница, — особенно сложно стало после вступления в Евросоюз.
— Почему?
— Выросли все цены, — пояснила она. — Я занимаюсь книжным бизнесом, и у нас самые большие трудности. Мы не можем конкурировать с русской книгой, здесь она продается в огромных количествах и ее привозят из России. Не можем конкурировать и с книгами на английском, немецком языках. Наши издания на латышском выходят таким маленьким тиражом, что они не окупают никаких затрат. Тем более затрат на переводы, покупку прав, издание книг. В общем, положение не очень.
— Мне говорили, что у вас проблемы с русским языком, — сказал Дронго, — но насколько я могу судить, в Риге все говорят или хотя бы понимают русский язык.
— Это проблема с нашими школами, — пояснила Татьяна.
— Я знаю. Извините, что затрагиваю такую щекотливую тему. Я понимаю, что вы гражданка Латвии и не должны мне отвечать. Но мне кажется, что право каждого человека выбирать, в какой школе ему учиться. Если хочет в русской, то должен учиться в русской. Да при желании хоть на суахили. Безусловно, что в школах должны преподавать государственный язык, и он должен быть везде приоритетным, но разве плохо, если граждане вашей страны будут знать еще и другие языки?
— Там все слишком сложно, — ответила Фешукова, — все не так просто, как вы думаете. У многих людей до сих пор нет гражданства…
— И у меня нет гражданства, — повернулся к ним водитель, — вы правильно говорите насчет школ. Я вам так скажу, пусть каждый учит тот язык, который хочет. А латышский мы все знаем, иначе пассажиров потеряем. Есть такие, которые принципиально по-русски говорить не хотят, и мы их понимаем. Но вообще- то они нас всех обманули. Говорили, что мы должны их поддержать в девяностом, и тогда все будет хорошо. Я сам белорус по национальности, мой отец переехал сюда еще в сорок шестом. Но он был офицером, и сейчас нам не дают гражданства.
— Вот видите, — показала на водителя Татьяна, — все слишком непросто. Сейчас нужно свернуть на параллельную улицу.
— Я знаю, — отозвался водитель, сворачивая налево.
Дронго обернулся. За ними следовала та самая машина, которую он уже видел на мосту. Это был все тот же самый «Ситроен», в котором находилось сразу двое мужчин, очевидно, тех самых «наблюдателей».
— Мне кажется, за нами следят, — сообщил водитель, глядя в зеркало заднего вида.
— Кто это следит? — улыбнулась Фешукова. — Зачем за нами следить?
— Вы сможете оторваться? — спросил Дронго. — Я заплачу вам в два раза больше, если вы сумеете оторваться и высадить нас на какой-нибудь соседней улице.
— А вы шпион? — спросил, улыбаясь, водитель.
— Да, — кивнул Дронго. — Меня зовут Джеймс Бонд.
Водитель беззлобно рассмеялся. И резко повернул направо. Затем прибавил скорость.
— Если меня остановят, штраф будете платить сами, — предупредил он и вывернул руль. Автомобиль развернулся, едва не столкнувшись с набиравшим скорость «Ситроеном», который проехал мимо них, пытаясь затормозить. Послышался скрежет тормозов, но они уже успели набрать скорость.
— Получилось, — обрадовался водитель.
Позади пытался развернуться «Ситроен», отставший от них примерно метров на пятьсот. Сидевшему за рулем «Ситроена» «наблюдателю» нужно было остановить машину и только затем попытаться развернуться. В это время такси свернуло на другую улицу и водитель остановил машину.
— Выходите, — предложил он, — этот дом проходной. За ним двор и следующая улица. Там возьмете такси. Если меня остановят, то я скажу, что не видел вас. Не знаю, кому я помогаю и зачем, но было интересно.
Дронго оставил ему в три раза больше, чем показывал счетчик.
— Спасибо, — кивнул он водителю. Затем, схватив за руку Фешукову, нырнул с нею в подъезд дома, и такси отъехало. Через пятнадцать секунд мимо них с ревом пронесся «Ситроен». Дважды терять одного человека за сутки было слишком много даже для не очень опытных «наблюдателей». Дронго усмехнулся.
— Лилия не говорила мне, что мы будем играть в шпионские игры, — заметила Татьяна, обращаясь к нему. — Кто они такие?
— Мои старые знакомые, — ответил Дронго. — Отсюда далеко до дома Рябова?
— Не очень. Можем дойти пешком.
— Ни в коем случае. Иначе нас сразу найдут. Остановим любую машину. И не беспокойтесь.
— Ничего, — улыбнулась Татьяна. — Я думаю, когда все закончится, вы напишете мемуары, а мы их опубликуем. Будет забавно.
