что вы так стараетесь.
— Ничего. Как вы себя чувствуете?
— Пока держусь. Врачи говорили, что у меня есть время, но теперь уверяют, что все прогрессирует слишком быстро. Смешное слово «прогрессирует». Как будто идет развитие в лучшую сторону.
— Да, — сдержанно согласился Дронго, — у них свои термины.
— Я начала думать о смысле нашей жизни, — призналась Лилия, — никак не могу понять, почему Бог дает нам душу, позволяет нам чувствовать, осознавать, любить и одновременно точно знать обреченность нашего положения. Как это несправедливо! Приговаривать каждого родившегося к смерти независимо от его дел и поступков.
— В эволюции это называется развитием, — меланхолично заметил Дронго.
— Старое уходит, новое нарождается. Но там нет сознания. И нет любви. Я не знаю, зачем это нужно Богу, но раз все было задумано таким образом, значит, нужно. Как вы считаете?
— Не знаю, — честно признался Дронго, — мне бывает очень страшно, когда я думаю о таких вещах. О бесконечности Вселенной, о бесконечности времени, которое мы не можем понять, и размеров, которые не можем объять. Это непостижимые вещи для обычного человеческого мозга.
— Как вы считаете, у меня есть надежда?
— Вы хотите лечь на операцию?
— Нет, вы меня не поняли. На операцию мне уже поздно. Я хотела у вас узнать, есть ли у меня надежда узнать имя настоящего убийцы?
Дронго молчал, ошеломленный ее словами. В этой женщине жила неистовая вера в ее мужа, умершего уже много лет назад. Как же сильно она его любила!
— Алло, вы меня слышите? — спросила Лилия. — Куда вы пропали?
— Я ничего не могу вам пока сказать, — ответил Дронго. Он не хотел ее обманывать.
— Понимаю. Спасибо вам за откровенность.
— Вы знаете, Лилия, — проговорил Дронго, — я думаю, что все знакомые с вами женщины немного вам завидуют.
— Мне? Вы шутите? Почему?
— Вы сами сказали, что у всех у нас путешествие в один конец. И все знают об этом. И все понимают, что это путешествие с заранее спланированным печальным исходом. У некоторых оно проходит буднично, незаметно, как обычное перемещение из одной точки пространства в другую, из одного времени в иное. А у вас была такая большая любовь, такая яркая жизнь. Вы счастливый человек, Лилия, потому что в вашей жизни было такое чувство.
— Да, — чуть подумав, согласилась она, — может, вы и правы. Если посмотреть с этой точки зрения. Вы знаете, я сейчас вам скажу то, что никогда и никому не говорила. О чем вообще не говорят, — она чуть запнулась.
Он терпеливо ждал.
— Арманд был единственным мужчиной в моей жизни, — быстро произнесла Лилия, — ни до, ни после у меня никого не было. И уже не будет. Что-то я разболталась. Это, наверное, воздействие лекарства. Извините меня за мою болтливость.
— Ничего страшного. Отдыхайте. Я вам завтра позвоню.
— До свидания, — произнесла она, и он осторожно положил трубку.
Потом взглянул на телефонный аппарат. Неужели такое еще возможно? В наш прагматичный технократический двадцать первый век? В шестидесятые годы, как и все бакинские мальчишки, он гадал, каким будет этот магический год с тремя нулями? Как встретит человечество двухтысячный год? Тогда им казалось, что будущее невообразимо прекрасно. Без войн, без болезней, без глупости, подлости, предательства. Как они мечтали заглянуть в это будущее!
Действительность оказалась не только более прозаичной. Новый век начался с одиннадцатого сентября две тысячи первого года, когда авиалайнеры врезались в башни Торгового центра Нью-Йорка. Он начался бомбежками Югославии, когда в центре Европы самолеты самых демократических стран мира убивали и калечили детей, стариков, женщин только потому, что нужно было принудить одного неугодного президента к определенным политическим уступкам.
Новый век начался войнами в Афганистане и в Ираке, взрывами бомб в Израиле и Палестине, трагедией в Мадриде, адом Беслана. Новый век начался с противостояния двух цивилизаций, выливаясь во всеобщее безумие цивилизованного мира, в котором человеческая жизнь перестала быть доминантой всех рассматриваемых проблем. Новый век оказался жестоким и гораздо более страшным, чем все предыдущие. И впереди цивилизацию, видимо, ждут новые, неслыханные ранее потрясения. Разве могли они предусмотреть нечто подобное в конце шестидесятых? После Карибского кризиса казалось, что все поняли опасность ядерной катастрофы. Мир должен был стать лучше, чище, удобнее. Но ничего подобного не произошло. Солнечный мир детства остался не только в прошлом. Развалилась страна, в которой Дронго вырос и которую любил, в которой провел свое детство, юность и большую часть своей взрослой жизни.
А если бы они тогда все это знали, что они изменили бы? Или любое изменение неминуемо привело бы к еще большим катастрофам и трагедиям? Дронго сел в кресло и закрыл глаза. Арманд Краулинь. Ваша супруга так верила в вас, она вас так любила! Вы не имели права думать о самоубийстве, вы не имели права влезать в петлю. Нужно понять, что именно с вами произошло. Нужно поговорить со всеми и осознать, в какой последовательности тогда происходили события. Почему ключи оказались так далеко и почему запонка влетела в стену у окна? Нужно все это понять, чтобы узнать истину.
Глава 14
Дронго спустился вниз в половине седьмого, чтобы отправиться в «Гуттенберг». Перед этим он минут десять чистил зубы и полоскал рот, а затем использовал ментоловый дезодорант. От испанского супа «гаспаччо», приготовленного в Андалузии, никогда не оставалось никакого запаха, но латышский аналог оказался другим.
На улице было уже темно, на другом берегу светились огни старого города. Перед зданием отеля выстроилась вереница такси, ожидавших клиентов. Дронго подошел к портье.
— Я просил заказать для меня столик в «Гуттенберге».
Портье посмотрел в книгу заказов.
— Да, — кивнул он, — вам заказан столик.
— Ресторан отсюда далеко?
— Пять минут ходьбы, — ответил портье, — или десять.
— Спасибо, — Дронго отошел от стойки. Можно было не торопиться. И в этот момент он услышал, что его снова зовет портье.
— Вас к телефону.
«Может, она отменила встречу», — подумал Дронго, вспоминая симпатичную журналистку. Но в трубке раздался рассерженный голос Айварса Брейкша.
— Что вы себе позволяете? — кричал депутат. — Я попросил нашу полицию выяснить, кто вы такой. И выяснилось, что вы на самом деле тот самый эксперт, о котором все говорят. И вы ведете свое самостоятельное расследование по факту самоубийства Арманда Краулиня. Хотите выставить меня дураком? Думаете, я не знаю, что вас наняли мои политические оппоненты? Хотите доказать, что я был плохим следователем, собрать журналистов? У вас ничего не выйдет. Весь город знает, что я всегда очень тщательно и аккуратно проводил расследования.
— Не нужно кричать, — попросил Дронго, — при чем тут ваши политические оппоненты?
— Не обманывайте меня. Я все про вас знаю. Вы ездите по городу и встречаетесь со свидетелями случившегося. Сегодня вы разговаривали с бывшим полицейским Эриком Тууликом. Я все про вас знаю.
— Ну и прекрасно. Мне хотелось сказать вам, что опытный профессионал не станет делать
