— Помню. Он дорого запросил?
— Ты меня удивляешь, сын. Ты бы еще спросил, солены ли по-прежнему воды морские. Конечно, дорого. Столько же, сколько в прошлый раз за книгу.
— И что он собирается с нею делать? — ни малейшей тревоги не было в тоне Риго, только интерес.
— А это уже не наша забота. Считай, что она уснула, как принцесса в сказках.
Риго покивал, усмехнулся, прошелся по комнате и присел рядом с отцом.
— Кстати, сын, что случилось с твоими манерами? Помнится, раньше ты никогда не забывал поблагодарить меня… или ты чем-то недоволен? хотя по тебе не скажешь, скорее наоборот… — и ратман, поигрывая бровями, улыбнулся.
— Я благодарен вам, отец. Так сильно, что боюсь, не пришлось потом пенять, — Риго избегал смотреть отцу в глаза и поэтому не видел, как игривое поигрывание бровями перешло в хмурую складку у переносицы.
— Я вовремя приехал. Тебе пора… иначе, чего доброго, ты совсем размякнешь. Будем считать, что я ничего не слышал, кроме благодарности за приятно проведенные полмесяца. Не стоит благодарить, сынок, — ратман отечески потрепал Риго по плечу, — ты давно нуждался в отдыхе. А теперь поди, пообещай девочке, что привезешь кучу подарков по приезде, а то ее личико совсем вытянулось… Ступай, Риго, доброй ночи.
После отъезда Риго и Сириана прошел уже месяц. Вкрадчиво, на мягких сентябрьских лапках в сад старика Арчеша прокралась рыжая лисица-осень, каждое утро намекая ему на то, что пора готовить соломенные снопы, которыми укроют на зиму розы, или выкапывать особо редкие тюльпанные луковицы, или — дошло и до этого — начинать подметать дорожки. Амариллис иногда скучала; по Риго, а не от безделья. Ей хватало забот с травами, да и затеянная вышивка тоже не сразу задалась. Однажды сидение с пяльцами у раскрытого в сад окна ей окончательно надоело и она решила, что заслужила небольшую прогулку. Накинув теплый плащ (было еще почти по-летнему тепло, но выслушивать выговоры и уговоры всех обитателей Серебряных Ключей было выше ее сил), Амариллис вышла из дома, сказала встреченной экономке, что направляется пройтись немного… так, вокруг сада… и, не спеша, пошла по дороге, ведущей за пределы поместья. Увлекшись прогулкой, живописными окрестностями дороги, вольным воздухом, она сама не заметила, как зашла гораздо дальше, чем предполагала.
Серебряные Ключи давно скрылись за поворотом, темневший вдалеке лес надвинулся, заслоняя горизонт; облака лениво покачивались в остывающем небе, было тихо… только какая-то птица негромко посвистывала в траве. Амариллис свернула с дороги, дошла до сквозящего борка, не больше, чем в десяток сосен, и присела на толстый сухой мох, похожий на шерстяной ковер. Прислонилась к теплому сосновому боку, скрестила по-шаммахитски ноги, а правая рука как-то сама, инстинктивно, легла на живот. Она просидела так больше часа, в покое и умиротворении. Ее не тревожили воспоминания, не нудела над ухом забота, да и мыслей-то особых в голове не было. Прислушиваясь к тихому теплу, растущему в ней, Амариллис в кои-то веки чувствовала себя абсолютно правой; ни перед кем не нужно было оправдываться, и в виноватых объяснениях нужды не было. Домой она шла не спеша и вернулась уже в сумерках.
— Где это ты шлялась, мерзавка ты этакая?!
Арчеш Мираваль стоял посреди зала, злобно вытаращив глаза и только что не скаля зубы. От его крика, срывающегося на визг, Амариллис вздрогнула и остановилась.
— Куда тебя понесло на ночь глядя? в табор, что ли, вернуться решила?
— Какой табор? — недоумевая и уже злясь, спросила Амариллис.
— Да хоть какой! Отвечай сейчас же, куда тебя носило! — Арчеш таращился на нее, как кот, которому наступили на хвост, и загораживал лестницу. Так что сбежать Амариллис не могла.
— Я ходила погулять. К лесу, — и кивком головы девушка указала, куда именно ее носило. — Или это запрещено? И чего мне еще нельзя? Скажите уж сразу… — когда Амариллис обижалась, то становилась очень несдержанной на язык. — То, что с первой женой Риго мне равняться нельзя, это я уже поняла. Куда уж мне, с моим таборным прошлым. Сад ваш мне тоже не по носу — и это ясно. Травы срезаю бестолку, сушу так и вовсе без понятия, про варенья и говорить нечего — если какое пригорело, то непременно мое. Что еще? Ах да, нельзя рвать пионы без спроса. И как только в меня терпите, господин Арчеш? — и тут Амариллис, прервав свою язвительную речь, заглянула в лицо ядовитому стручку. И замолчала. Потому что увидела в его глазах слезы… и искреннее беспокойство. И вспомнила, как точно так же кричал на нее отец, когда она загулялась однажды с подругами и явилась домой уже после ужина.
— Простите меня, я виновата. Можно, я пойду к себе, я очень устала.
Арчеш молча посторонился, девушка бочком проскользнула мимо него и поспешила спрятаться в своей комнате. За окном было уже совсем темно, порывы ветра проносились с резкостью пощечины… и Амариллис порадовалась тому, что в комнате ее закрыты ставни и разведен огонь в камине. Она присела у огня; ей было жаль утраченной безмятежности, обретенной во время прогулки, и немного стыдно. Посидев еще немного, она поела, хотя есть особо не хотелось… но — это было нужно не только ей, да и еда, оставленная на столе, заботливо придвинутом к огню, была хороша. Отдохнув, Амариллис придвинула к себе рамку с почти завершенной вышивкой, зажгла свечи и принялась за работу. Вышивка всегда успокаивала ее, скольжение легких цветных нитей убаюкивало любые тревоги, а рождение яркой, переливчатой картинки радовало сердце. Вот две бабочки порхают над ярко-зеленой травой, глянцевая букашка ползет по широкому листку, и повсюду цветы — растрепанные, причесанные, кудрявые головы. Амариллис так увлеклась, что позабыла обо всем, кроме возникающего под ее пальцами шелкового лета.
— Амариллис… тебе давно пора спать. — В голосе неслышно вошедшего Арчеша не было и тени давешней злости. Незваный гость вошел в комнату девушки, потрогал, хорошо ли закрыты ставни, и присел рядом. Амариллис поспешно накинула на вышивку кусок полотна.
— Ты уж прости меня… — начал было Арчеш, но девушка перебила его.
— Это вы меня простите, я не должна была уходить так надолго… просто я не привыкла к тому, что обо мне так заботятся.
— Да уж… Позаботились, ничего не скажешь. Оставили девчонку в глуши, среди стариков ди прислуги, как клушу какую. Да-а-а… замуж выходила за ратманского сынка, а угодила в деревню… красная ягодка, да на вкус горька. Ну, не мое это дело. Ты в сад сегодня не заходила? нет? то-то и оно. Эльфья трава свернулась, пожухла, пестроцветы все листья пороняли — и это за одно утро! да еще ветер сменился на северный… холода идут. Недаром на исходе весны почки с треском лопались, зима будет ранняя. И холодная.
Так что готовься хорошенько поскучать… хотя, ты вроде пока справляешься. — и старик с интересом взглянул на закрытую от его глаз вышивку. Амариллис смутилась, но тут же решительно сдернула полотно.
— Простите, невежливо было прятать ее. Просто я хотела сделать вам подарок. Это нарядная рубаха, — с этими словами она развернула рамку к старику Арчешу.
В рамке был закреплен перед белой рубахи, рукава свисали по обе стороны, как длинные лепестки, а по вороту и клином на груди шла наполовину законченная вышивка — пышное разнотравье, кусочек цветущего луга, пересаженный на дорогое полотно. Арчеш несколько минут молча рассматривал вышивку, осторожно прикоснулся к цветочным лепесткам, созданным из тончайшего переплетения розовых и карминно-красных нитей, и сказал:
— Зря я беспокоился. Скучать ты не будешь. Ты позволишь иногда приходить к тебе, посудачить по- стариковски, почитать тебе наставления? — и он улыбнулся, подмигнув девушке.
— Ну конечно, господин Арчеш, когда вам будет угодно, — поспешила ответить Амариллис; в самом деле, не говорить же ему: «Отстань, ядовитый стручок, и без тебя тошно…» Но Арчеш понимающе усмехнулся:
— Не бойся, надоедать не буду. А поучиться кое-чему тебе и вправду не мешает. Например, куда можно одной ходить, а куда — нельзя. Ты ведь в сторону большого леса ходила, мимо борка, ведь так? А ты знаешь, что в той стороне болота? Зеленые такие, что твой лужок, цветочками поросли, кустиками ягодными… Ты ж ведь девочка резвая, неровен час, добежала б до них — и поминай, как звали! Трясина сожрет, не подавится. Так что ты гуляй себе, сколько душе угодно, только скажись сперва, куда идешь. А
