Малфутка ловко зажгла их все и с улыбкой осмотрелась.
– Нравится тут?
Свенельд оглядел внутреннее убранство обширной избы: крытые волчьим мехом скамьи вдоль стен, полки, на которых чего только не стояло – горшочки, бадейки, узконосые сосуды, причудливые кувшины. Больше всего интерес варяга привлекли выстроенные на одной из полок черепа – людские, конские, козьи. И особое внимание он обратил на печь. Это была не какая-нибудь каменка или глиняная жаровня, а огромная печка с вытяжной трубой. Такие строили только в домах самых нарочитых бояр, здесь же она занимала добрую треть избы – большая, беленная известкой, с уложенной на лежанке вверху мохнатой медвежьей шкурой.
Когда свечи озарили все ровным белым светом, Свенельд увидел вверху тяжелые балки, перечеркивающие уходящую вверх Двускатную кровлю, и на балках зашевелились, сонно таращась на свет, целые стаи сов. Со специального насеста каркнул большой ворон, потом слетел вниз, устроившись на плече у Малфутки. Девушка ему что-то сказала, как разумному существу. Так же, почти по-людски, она заговорила с черным котом, спрыгнувшим с печи и доверчиво потершимся о ноги гостьи. На варяга же кот поглядывал почти с разумением, рассматривая желтыми светящимися глазами.
– Ни о чем не спрашивай, – ответила девушка на недоуменный взгляд Свенельда. – Понимаю, что вопросов у тебя тьма, но позже ты сам все поймешь. А пока давай я перевяжу тебя как следует. И подлечу. Здесь много всяких лечебных снадобий.
Свенельд позволил ей усадить себя на скамью у стола, стал помогать раздеть, даже сам расшнуровал кольчугу и спустил с плеч. Ему казалось, что Малфутка вмиг ожила под этим кровом, словно прежняя усталость в единый миг улетучилась. Девушка живо двигалась по избе, становилась на лавки, доставая с полок баночки с порошками, какие-то склянки, вынула из небольшого ларчика беленое полотно, порвала его на полосы. Во всех ее движениях была легкая сила и грация, как у молодой породистой кобылицы. И сама она, рослая, длинноногая, стройная, с рассыпающимися по плечам темными волнистыми волосами, показалась Свенельду необыкновенно привлекательной. Глаз не отвести.
Он и не отводил. Глядел, как она толчет в ступке снадобье, шепчет заговоры. Улыбнулась наблюдавшему за ней воину белозубо и светло – даже темные глаза заискрились, озаряя лицо нежным светом.
– Чувствую, сила возвращается ко мне.
Он не сразу понял ее слова, но, когда Малфутка, размотав тряпицы на его ране, простерла над ними ладони и что-то быстро-быстро зашептала, он ощутил легкое покалывание и почти с удивлением увидел, как прямо на глазах сворачивается кровь, светлеют и сходятся края пореза.
– А ведь Смок не так и силен, как гласит молва, – улыбаясь, молвила Малфутка. – Задеть-то рогом он тебя задел, да только сила его удара легко подчиняется заклинанию.
– Ну, насколько он легко задел, позволь уж мне судить, – криво усмехнулся Свенельд.
Малфутка тоже засмеялась, радуясь непонятно чему. Потом достала с очередной полки оплетенную ремнями бутыль, плеснула что-то темное в чашу и подала.
– Испей. Для потерявшего кровь это к добру. Знаешь, что это за напиток?
Уже по одному аромату Свенельд понял – вино. И не какое-то простое, а из лучших – темное, густое, сладкое, как ягоды. Откуда оно в такой глуши?
Свенельд постепенно начал догадываться, у кого они в гостях, и это не больно-то ему нравилось. Успокаивала только уверенность Малфутки в том, что они в безопасности. И решив опять довериться девушке, он почти залпом осушил чашу, крякнув от удовольствия. Ну и вино – впору в княжьем тереме в великие дни такое подавать!
Тем временем Малфутка намазала на полотно какой-то песочно-желтой смеси, такой гадкой на вид, что варяг невольно удержал руку врачевательницы, поинтересовавшись, какой это дрянью она собирается его лечить.
– Ты ведь о живой воде все выспрашивал, посадник, – ответила девушка, спокойно отстраняя его руку и умело накладывая повязку со снадобьем на рану. – Так вот, это смесь трав на выпаренной коровьей моче и заговоренной чародейской воде. Лучше этого зелья ничего нет, уж поверь мне.
Свенельд предпочел поверить. Кроме того, совсем иные мысли стали вдруг лезть ему в голову, пока Малфутка бинтовала его, низко склоняясь, так что ее лицо оказывалось совсем близко и он чувствовал ее легкое дыхание у себя на груди. Кажется, еще недавно он был слаб и все ему было безразлично, а вот сейчас… Хороши были у его древлянки волосы – пышные, легкие, словно шевелящиеся сами по себе. При отсвете пламени они уже Не казались черными, а были с легким медным отливом, который переливался по их густой массе. Хороши были и необыкновенно длинные ресницы девушки. А глаза… Малфутка взглянула на Свенельда снизу вверх – и его будто осветило их внутренним сиянием. От ее близости варяг ощутил сухость во рту, застучало сердце, сбилось дыхание… И еще он заметил, что девушка дышит точно так же – прерывисто.
Когда она наконец наложила тугую повязку, рука ее на какой-то миг задержалась на его обнаженной коже, скользнула по тугим мышцам живота, по широкой нагой груди, провела пальцами вдоль соска.
– Кожа-то у тебя такая нежная…
Он тут же обхватил ее, притянул голову и стал целовать в пухлый улыбающийся рот…
И тут же что-то случилось. Вокруг прошло какое-то шевеление, все задрожало, стукнул, будто ожил, рогач у печки, заскребли метелки. Даже шерсть на меховых полавочниках встала дыбом, как живая. Совы слетели с насестов, а черный кот вскочил на стол и заорал истошно, выгнув, как перед дракой, спину. Еще миг – и бросился бы, если бы молодые люди не разомкнули объятия, не отшатнулись друг от друга, оторопело глядя по сторонам.
– Брысь! – смахнул кота со стола Свенельд, а тот все ходил, напрягшись, кругами, рычал утробно, да и совы кружили, натыкаясь сослепу на стены. В избе, постепенно замирая, подрагивала утварь. Наконец все стихло, даже кот спокойно уселся у ног варяга, обвив хвостом лапы, а птицы расселись на балках и насестах.
– Может, хозяйка на подходе? – почему-то шепотом сказала Малфутка. Кинулась к оконцу и, открыв ставень, стала выглядывать. – Нет, тихо все. Да и не является она так рано. Ее время – сумерки.
Теперь Малфутка словно опасалась поднять на Свенельда глаза. Что-то бормотала насчет того, что лучше пока приберется тут да печь затопит, состряпает поесть. Хозяйка всегда довольна, когда в ее избе наведут порядок, а снеди для готовки тут предостаточно.
Свенельд глядел, как девушка кладет в широкое жерло печи растопку, раздувает огонь, подкладывает поленья. Когда пламя разгорелось, она стала искать на приступке, потом сыпанула что-то в горшок, застучала ножом по нарезной досточке. Все это время они молчали, только ровно горели свечи да шуршали порой на балках над головой совы. Наконец Свенельд решился заговорить:
– Ты скажи мне, Малфрида, не ошибаюсь ли я? Ибо люди рассказывают о такой избе на куриных ногах. Говорят, что и впрямь стоит она в глухих лесах, а живет в ней страшная ведьма-людоедка, ее прозывают Бабой Ягой.
– Да, – отозвалась девушка, резко повернувшись к варягу и глядя едва ли не с вызовом. – Но люди часто не все знают, о чем говорят. Я же скажу, что не всегда бывает злой Яга. Мне же она подруга и наставница, и ничего, кроме добра, я от нее не получала.
Однако Свенельду стало не по себе. Хотя после всего пережитого он и пугаться по-настоящему разучился. Начал уже привыкать к чудесам древлянским. И Свенельд вновь плеснул себе из бутыли вина, выпил, поглядывая, как Малфутка возится у печи. Отчего-то создавалось впечатление, что девушке это непривычно, да и не гляделась она бабой-хлопотуньей в своем охотничьем мужском наряде. Однако, похоже, у нее все же сладилось, и в избе вскоре запахло приятно, да так, что у голодного посадника рот слюной наполнился. И когда девушка, довольно улыбаясь, поставила перед ним пару закоптелых мисок, Свенельд тут же придвинул их к себе.
Малфутка сумела угодить: грибы в сметане с поджаренным лучком, гречишная каша с маслом, миска кислой капусты да нарезанное ломтиками вяленое мясо – все показалось варягу неимоверно вкусным. Малфутка улыбалась, довольная. Села у противоположной стены, как мальчишка, упершись ладонями в расставленные колени. Бабам всегда приятно глядеть, как мужики их стряпню едят, но Свенельд вскоре спросил, отчего же его спутница сама ничего не ест?
