Он говорил, задыхаясь, вновь и вновь поминая о Нечистом Болоте. Свенельду в какой-то момент даже показалось, что Митавша улыбнулся искалеченными губами. Словно был доволен, что признался варягу. И Свенельд спросил:
– Смертные в силе погубить ведьму?
– А ты рискни, посадник.
Опять та же странная кривая улыбочка, издевательское выражение глаз. Вот пес! Смердит, кровищей истекает, пожжен весь, а все же улыбается, древлянин вонючий. Свенельд даже захотел ударить его, но понял, что улыбка волхва застыла маской, а взгляд пустеет, как перед тем у Енеи.
«Что-то мрут вокруг меня все, как мухи!» – с досадой подумал варяг. Но еще большую досаду ощутил, когда понял, сколько новых смертей произойдет, если пойдут они искать эту ведьму… На Нечистое Болото. Не успокаивало даже воспоминание о том, как некогда они вдвоем с Малфридой смогли там отбиться. У них тогда не было иного выхода, а вот завести доверенных ему людей в этакое место… Даже мысль о бивших там чародейских ключах не тешила.
На рассвете посадник собрал своих воевод и ближайших дружинников, поведал, откуда все их злоключения. И объяснил – два у них есть выхода: либо и впрямь идти в это лихое место, Нечистое Болото, либо…
Воеводы, на себе испытавшие лють злобной ведьмы, сразу ухватились за второе.
– Повертаем, посадник. Назад, в Искоростень. Там Мала дождемся, с ним и решим, как быть.
Свенельд криво усмехнулся, зеленые глаза по-кошачьи прищурились. Спросил: отчего они так уверены, что древлянский князь захочет с ними дело иметь? Особенно после того, как они вернутся не солоно хлебавши. Нет, тут надо дважды все обмозговать.
Его мало кто слушал. Людям хотелось вернуться к привычной жизни, перестать пугаться всякого шороха и ожидать непонятных напастей. И Свенельд махнул рукой: мол, возвращаемся. Хотя на душе было скверно. Вернуться означало не оправдать надежд Ольги. Одно неплохо: волхвы также стояли за возвращение, вот им-то в первую очередь и придется ответ держать.
Однако вернуться не получалось. Уже с утра, едва стало светать, неожиданно потеплело и появился такой густой туман, что люди с трудом видели друг друга, а в двух шагах и конник исчезал за белесой дымкой. К тому же за слоями тумана невозможно было определить направление.
– Вновь чародейство древлянское, – ворчали люди, скользя по раскисшей земле, превратившейся в сплошное месиво из опавшей листвы и грязи.
Настроение у всех было подавленное. Хотелось протереть глаза, увидеть хоть что-нибудь за белесой густой дымкой. Шли почти на ощупь, натыкались на плотно стоявшие, оплетенные бурыми лишайниками стволы, остро торчавшие сучья, бурелом. А порой и вовсе не по себе становилось, когда мерещилось, словно какие-то маленькие, но цепкие лапки хватают за сапоги, мешают идти, и люди то и дело ругались, вскрикивали, топали ногами, стряхивая этих невидимых тварей.
Вскоре даже самым привычным к лесным переходам стало ясно, что здесь не обходится без колдовства. Жутко было, хотелось оглянуться, прижаться к своим, даже опытные кмети молчаливо озирались, испытывая непривычное чувство растерянности и подавленности. Люди переговаривались: мол, не могла же исчезнуть ими самими проторенная дорога, по которой они не так давно проехали. Но все же пути не было. И воины божились, творили заклятия, ворчали на волхвов: дескать, те даже с такой ерундой, как туман, справиться не могут. К тому же в зарослях за мглой то и дело чудились какие-то подозрительные шорохи и скрипы, некое невнятное бормотание. Пойти проверить ни у кого не возникало желания, дружинники сбивались в кучу, ибо сейчас отстать, удалиться от своих казалось верной погибелью.
Свенельд был непривычно молчалив, не отпускал обычных злых шуток, не подбадривал воинов, как полагалось хорошему воеводе. Он давно понял, что их не отпустят просто так. И сколько бы они ни кружили среди леса, среди гигантских стволов… Вот-вот, именно кружили, так как его дружина каждый раз возвращалась на прежнее место у опустевшего селения. День провозятся в тумане, а к ночи – как будто и не шли никуда. Только усталость и уныние наваливались на людей. Да еще слабость. Запасы подошли к концу, пришлось резать добрых коней, а для русича это – все равно что друга убить.
На пятый день кружения на месте Свенельд вызвал Косту и неожиданно спросил о святой воде христиан. Если от нее уже был толк, может, и сейчас попробовать?
– Не стоит на это рассчитывать, посадник, – угрюмо ответил волхв. – У Стоюна уже ничего не осталось, да и не всегда та вода помогает. Она-то губит колдовство, если оно рядом, но разве ты сам не видишь? Впрочем, ты ведь не волхв… Но вот что скажу: хоть нежить непонятную я и могу различить, однако она нас сторонится, а все наши невзгоды от некоего дальнего приказа. Тихого такого, но мощного. Чую я его, даже до костей пробирает…
Свенельд чуть кивнул. Пусть он и не волхв, но даже он различал кое-что. Словно кто-то могущественный приказывал ему идти в неком направлении. И варяг знал куда: к Нечистому Болоту. Стоило ему об этом подумать, как туман словно начинал редеть, возникал просвет между деревьями. Выслать бы следопыта вперед… Но Свенельд понимал, что сейчас никто на такое не решится. Ибо нечто тяжелое и давящее упорно влияло на все умы, стучало в души, пробуждая дикий страх. Другой мир, холодный и неживой, ходил совсем рядом. Он звал.
Но рано или поздно надо было на что-то решаться, и посадник вновь собрал воевод.
– В Искоростень мы так не доберемся, клянусь Перуном светлым. Да вы и сами уже, думаю, догадались. Поэтому, пока нас окончательно не заморочили да не сгубили понемногу, стоит все же отважиться идти к нежити и проявить себя. Что молчите? Али вы не витязи киевские? Будем надеяться на силу своих рук и выучку, а не бороться с тем, чему и названия нет.
На это раз никто не упрямился. Только вечно недовольный всем Дубун спросил: сам-то Свенельд знает, что это за Нечистое Болото?
– Знаю, – кивнул варяг, взгляд его стал рассеянным и одновременно напряженным, будто виделось варягу одному ему ведомое. – Приходилось там бывать и, как видите, целехонек. Правда, в тот раз у меня помощница была.
Дубун угрюмо буркнул в усы что-то вроде того, что представить Свенельда без бабы… Но на него не обращали внимания, слушали посадника. А тот уверял их, что, как бы ни была сильна и коварна нежить, человек все равно сильнее, за ним верх. Так убежденно говорил, что вдохновил своих дружинников. Они даже оживились, принялись собираться. И когда посадник решительно сел в седло и махнул куда-то в муть рукой, воины стали пристраиваться за ним, проверять оружие, даже подшучивать: мол, ужо мы покажем себя. А Свенельд уверенно ехал впереди, даже начал различать тропу между деревьями, возникшую как будто из ниоткуда, но вполне проторенную, чтобы могли проехать все.
«Где наша не пропадала», – думал Свенельд, почти не понимая, как находит направление, почему знает, куда надо идти. Его вело некое тайное чутье, сродни интуиции животного, не поясняющее в полный голос, неслышно шепчущее: туда. Так они двигались день, другой, третий. Леса древлян по-прежнему казались пустынными. Ни людского жилья, ни запахов дыма. Даже зверье будто затаилось, птицы перестали подавать голоса. Тихо, мутно, неясно. Целое войско словно затягивало в сырой пелене, и уже мало кто верил, что вернутся. Но и к страху люди стали привыкать. Разговаривали, вспоминали близких, даже подшучивали порой друг над другом. Свенельд слышал, как кто-то в тумане сказал, что не зря Свенельд так напорист – все для пресветлой княгини старается. Он бы и обозлился, да только это было правдой, а их странное перемещение было сродни тому, как бродят души в туманной скандинавской Хели,[83] где стираются все чувства, где охватывает холодное безразличие ко всему.
Поэтому, когда он как-то проснулся на сырой земле, поеживаясь от холода, и, недоуменно моргая, увидел вокруг деревья в ледяной замерзшей корке, то поначалу даже обрадовался. Конец неизвестности, они пришли.
Свенельд приказал трубить в рог. Воины вскакивали, озирались со сна. Все помятые, грязные, мало походившие на то щегольское воинство, каким оно выступало из Киева. Но громкий звук рога оживил людей, они стали поправлять оружие, надевать шлемы. Ну, чему быть – того не миновать.
Только Свенельд выглядел озабоченным. Широко открытыми глазами он глядел туда, где за деревьями виднелся просвет. И пошел вперед, ни на кого не оглядываясь. Коста едва успел догнать его на опушке леса и даже присвистнул, увидев уходящее вперед заболоченное пространство. На первый взгляд – обычные болота с черными зеркалами стоячей воды, с камышом, зыбкой травяной сеткой под ногами, чахлыми
