продолжил: — Поскольку мы ещё побудем тут, в вашей округе, денёк-другой, давайте попробуем вместе поискать ваших товарищей. Почему бы, например, не наведаться в ту же Мошевую, раз уж у вас такая интуиция? Может, и правда там находится подпольный райком?
— Я не против.
— Ну, а то, что вы уже направляли туда своего человека, помехой не станет. Он — сам по себе, а мы с вами тоже что-нибудь да предпримем. Одно другого не исключает. Как думаете?
— Добра.
— Я рад, что мы таким образом приходим к согласию. Дадим вам в дорогу Шпакевича и ещё кого-нибудь из бойцов. Понятно, что у них, кроме того, ещё задание будет. Кстати, насчёт Шпакевича. Он нас уговаривал тут, чтобы мы и вас приняли в отряд. Готов даже остаться с вами, если другое решение выйдет. Так что не исключена возможность, что разговор такой снова возникнет. И нам бы хотелось, чтобы вы сами обо всем хорошенько подумали. Лично я пока считаю, что должны вы начинать борьбу с врагом тут, в своём сельсовете, в своём колхозе. По крайней мере, права такого — срывать вас отсюда, мы, судя по всему, не имеем. И начал я этот разговор только из уважения к вашему доброму другу Шпакевичу. И даже не «судя по всему», а в самом деле не имеем, потому что вы местный кадр, может, где-нибудь записаны и переписаны, поэтому к вам не только отношение должно быть особое, по также и спрос с вас особый. Надеюсь, вы понимаете меня?
— Да.
— Ну так вот. И я не зря акцентирую внимание на местных кадрах, на местных товарищах. Надо, чтобы повсюду оставалась наша власть, Советская власть. Нынче ещё трудно представить, в какой форме она должна действовать. Думается, условия оккупации сами подскажут эту форму. Но я опять повторяю, что Советская власть должна существовать на захваченной врагом территории. Должна знать, что делается, допустим, в районе, в области, чем и как живут люди.
— Это так, — согласился Чубарь.
— Я больше скажу вам. Мы народ пришлый. Мы мало что знаем у вас. В любом случае нам дорого обходится узнавание. И даже с этой точки зрения местные кадры необходимы, это значит, нужны такие люди, которые по-прежнему и отвечали бы за все, и советчиками были. Мы недавно по ту сторону Беседи одного типа взяли. Скользкий, скажу вам, индивидуум. По нашим данным, уже наделал столько вреда, что к стенке впору ставить, а он знай долбит: «По заданию товарища Чечулина был у немцев, по заданию товарища Чечулина…» Пытаемся дознаться, кто такой Чечулин — ничего не получается. Вы в своём районе слышали такую фамилию?
— Сдаётся, нет.
— И другие говорят, что не знают «товарища Чечулина». А между прочим, у нас нот камеры предварительного заключения для выяснения личности подобных типов, а тем более расследования их преступлений. Опять же — на одном месте нельзя долго задерживаться. Вот и приходится… Словом, иной раз и подумаешь — а вдруг на том свете явится к тебе кто-то и скажет: «Помнишь, как ты меня… А я ведь нынче там (это значит, на нашем, земном, свете) вместо иконы поставлен в каждой хате». Так что я даже кое в чем завидую вам, Родион Антонович: есть у вас пока и время, и возможность позаботиться о своём лосёнке.
— Я отдам кому-нибудь из деревенских. Хлопчик один есть на примете.
— Что ж, как раз сегодня может выпасть такая возможность. Кстати, вы хоть подкрепились слегка у нас?
— Покормили меня.
— Ну и хорошо. А теперь вот что скажите — вы Сидора Ровнягина из Кулигаевки хорошо знаете?
— Да, членом правления в колхозе был. Где он сейчас?
— Думаю, в посёлке. Ноги у него больные, в ревматизме. Далеко на них не убежишь.
— Поведёте меня к нему.
— Когда?
— Сегодня.
— А в Мошевую? Когда же в Мошевую?
— Завтра.
IV
Сидор Ровнягин не ждал гостей, однако удивления особого не выкачал, когда открыл дверь на Чубарев голос. Уже в хате Чубарь сказал:
— Знакомьтесь.
Карханов подал Сидору руку:
— Командир партизанского отряда.
— Ровнягин, — ответил хозяин и добавил: — Сидор Корнеевич. — Как будто наперёд чуял, что фамилии на этот раз не хватит.
— Вот и хорошо, — почему-то с облегчением вздохнул Чубарь, словно только что помирил людей, которые долго не могли столковаться, жили по соседству и чуждались друг друга, а может, даже враждовали.
Все трое — и Чубарь, и Карханов, и Сидор Ровнягин — были мужчины рослые, как говорится, под стать один одному, и в Сидоровой хате сделалось тесно, первой это почуяла хозяйка, которой и без того хватало вечерних хлопот, а тут вдобавок гости нагрянули.
Наконец пришлые уселись — Карханов на краешек скамьи, которая выглядывала из-под стола, Чубарь на дощатый топчан между печью и внутренней стеной. Тогда с другой половины отворилась дверь и оттуда вышла совсем ещё молодая женщина, зябко кутая плечи гарусной шалью.
— Племянница наша, — без особой радости в голосе объявил Ровнягин и добавил: — Замужем за моим племянником, Иваном. Лётчиком. В Белой Церкви до войны жили. А теперь к нам вернулась. Родителей нету, дак у нас живёт.
Окинув блестящими глазами гостей, сидящих справа и слева от неё, каждый на особицу, молодица помедлила слегка, какую-то долю минуты, и вышла следом за тёткой в сенцы.
— Вечерять будем зараз, — объяснил хозяин.
— Может, не стоит? — то ли возразил, то ли спросил Карханов. — Признаться, мы с товарищем Чубарем не голодные сегодня. Да и хозяйке хлопоты.
— Невелики хлопоты, —махнул рукою Ровнягин, который все не садился, стоял вплотную у занавешенного окна. — Для моей Катерины Артёмовны это дело привычное.
— А племянницу как зовут?
— Просей.
— Как это — Просей?
— Ну, Фрузой, Ефросиньей.
Карханов засмеялся, как бы заглаживая смехом своё неведение. А Сидор Ровнягин толковал дальше:
— У нас теперь всегда горшок с кашей в печи стоит И для себя немало варим, и па всякий особый случай
— Как нынче?
— А хоть бы и так.
— Что, частенько гости случаются?
— Как вам сказать? Раньше так совсем зачастили. Как фронт шёл, а потом сразу и после него. Тогда, бывало, не обходились и несколькими горшочками. Народу шло — пропасть, особенно за фронтом. Ну, а теперя…
— А вы все-таки по-прежнему кашу варите в большом горшке?
— Дак…
То ли по разговору хозяина с командиром партизанского отряда, то ли ещё по чему Чубарь почувствовал с тайным удовлетворением, что в доме устанавливается истинная человеческая приязнь, а вскоре возникнет и совсем ладная беседа, и подумал, что неплохо ему улучить время и сходить в Мамоновку. Во-первых, надо отвести туда лосёнка, который не отставал от Чубаря ни на шаг, даже сюда, в Кулигаевку, будто прикормленная дворняжка, по пятам прибежал, а во-вторых, хотелось хоть на минутку
