Врач провела ручным сканером над грудью Ботари и покачала головой:
– Господи… все всмятку!
Вдруг искра отчаянной надежды вспыхнула в душе Майлза.
– Криогенные камеры! – воскликнул он. – В каком они состоянии?
– После контратаки переполнены, сэр.
– По какому принципу вы отбирали, кого замораживать?
– В первую очередь – тех, чьи ранения не безнадежны. Вражеские солдаты – в последнюю очередь, если только они не представляют особого интереса для разведслужб.
– Как бы вы оценили это ранение?
– Из замороженных только двое более тяжелых.
– Кто эти двое?
– Люди капитана Танга. Прикажете освободить одну из камер?
Майлз взглянул на Элен, ища поддержки. И обнаружил, что она смотрит на тело, словно перед нею – совершенно незнакомый человек, который носил маску ее отца. Ее черные глаза были как две глубокие могилы – одна для Ботари, другая – для него самого.
– Он терпеть не мог холода, – после долгой паузы проговорил Майлз. – Пожалуй, будет лучше, если вы выделите один из контейнеров для хранения трупов.
– Слушаюсь, сэр, – ответила врач и покинула каюту.
Растерянный Мэйхью подошел поближе.
– Какая жалость, милорд. А ведь я уже стал к нему привыкать. Как странно…
– Да… Спасибо. Можете идти. – Майлз посмотрел на эскобарианку и почти шепотом добавил: – И вы тоже.
Элен Ботари заметалась между мертвым и живой, словно зверек, посаженный в тесную клетку.
– Мама?..
– Держись от меня подальше, – процедила женщина. – Как можно дальше, слышишь?
Ее взгляд был подобен пощечине. Круто развернувшись, она быстро вышла.
– Элен, – осторожно проговорил Ард, – может быть, вам лучше присесть? Я сейчас принесу воды или еще чего-нибудь. Пойдемте. Вот так. Вот и ладно.
Она безропотно позволила себя увести, лишь один раз оглянувшись через плечо. И Майлз остался наедине с мертвым телом своего самого верного слуги. Ему стало страшно – даже не страшно, а скорее непривычно. Бояться – это всегда было уделом сержанта. Бояться за него.
Он осторожно коснулся лица Ботари.
– Что мне теперь делать, сержант?
Глава 16
Три дня он жаждал одного – заплакать. Слезы пришли внезапно, ночью. Несколько часов он лежал, содрогаясь от безостановочных, неудержимых рыданий. Майлз надеялся, что это принесет ему облегчение, избавление от ужаса – но и в последующие ночи повторялась все та же многочасовая истерика, отнимавшая последние силы. Желудок болел не переставая, особенно после еды, так что он почти перестал притрагиваться к пище. Его и без того заостренные черты стали еще острее.
Дни слились в сплошной серый туман. Временами оттуда выныривали лица подчиненных – знакомые и незнакомые, требующие каких-то указаний, на что получали один и тот же ответ: «Поступайте по своему усмотрению». Элен вовсе перестала с ним разговаривать. Он же с тревогой следил за ней, подозревая, что девушка находит утешение в объятиях База, и страдая от ревности.
После очередного совещания, как обычно, не принесшего никаких результатов, к Майлзу подошел Ард. Майлз восседал на своем месте во главе стола, внимательно изучая собственные ладони; офицеры неспешно расходились, перебрасываясь какими-то бессмысленными репликами.
– Я, конечно, не много понимаю в офицерской службе, – шепнул Ард, – но зато знаю наверняка, что нечего и думать вырваться из окружения с войском в двести человек на хромых клячах вместо кораблей и с командиром, который, как вы, то и дело впадает в оцепенение.
– Ты прав, – холодно заметил Майлз. – Прав насчет того, что не знаешь службы.
Он вскочил с кресла и удалился с подчеркнуто неприступным видом, хотя в глубине души был глубоко уязвлен справедливыми словами пилота.
Он успел ввалиться в каюту как раз вовремя – начался приступ кровавой рвоты, уже четвертый за прошедшую неделю и второй после гибели Ботари. Когда мучения закончились, Майлз подумал: «Пора начинать приводить все в порядок, хватит…» Он рухнул на койку и пролежал без движения шесть часов подряд.
Начался процесс одевания. Правду говорили те, кто провел долгое время в космической изоляции: либо ты поддерживаешь себя и все вокруг на достойном уровне, либо все летит к чертям. За три часа, прошедшие после пробуждения, Майлз совершил такой важный акт, как надевание брюк. Последующий час ему предстояло посвятить натягиванию носков либо бритью – смотря по тому, что легче. Идиотский, прямо-таки мазохистский обычай у них, у барраярцев, – бриться каждый день. Нет чтобы последовать примеру цивилизованных жителей Беты – те раз и навсегда удаляют на лице корни волос. Пожалуй, лучше все-таки взяться за носки…
Кто-то позвонил в дверь, но он никак не реагировал на зуммер. Тогда включилась внутренняя связь и раздался голос Элен:
– Майлз, это я, открой.
Он сел так резко, что потемнело в глазах:
– Входи!
Повинуясь ключевому слову, сенсорный замок разблокировал дверь.
Лавируя между кучами тряпья, пустыми продуктовыми упаковками, полуразобранным оборудованием и оружием, Элен добралась наконец до кровати и остановилась, оглядывая комнату и брезгливо морща нос.
– Вот что, – сказала она наконец, – если ты не собираешься ликвидировать эту свалку самостоятельно, возьми хотя бы денщика.
Майлз осмотрелся.
– М-да, над этим стоит подумать. А ведь я привык считать себя очень аккуратным человеком. Все всегда поддерживалось в порядке само собой. Ты не будешь в обиде?
– В обиде на что?
– Если я найму денщика.
– Какая мне разница?
Майлз задумался.
– Вот только кого? Можно Арда. Надо же найти ему какое-нибудь занятие, пока его корабль неисправен….
Она пожала плечами.
– Вроде бы он уже не такой разгильдяй, как раньше, – неуверенно заметил Майлз.
– Угу, – кивнула она, поднимая с пола опрокинутый компьютер и ища глазами, куда бы его пристроить. Однако в каюте имелся лишь один участок, не заваленный вещами или не покрытый толстым слоем пыли.
– Майлз, ты долго собираешься держать здесь гроб? – спросила Элен.
– Какая разница, где он находится? В морге холодно. А он не любил холода.
– Люди начнут думать, что ты свихнулся.
– Пусть думают, что хотят. Я дал ему слово: если с ним что-нибудь случится, я похороню его на Барраяре.
Она нервно повела плечами.
– К чему столько хлопот, чтобы исполнить обещание? Он ведь мертв, ему все равно.
– Но я-то жив, – спокойно возразил Майлз. – И мне не все равно.
Она заходила по каюте, спотыкаясь о разбросанные вещи. Упрямое лицо, кулаки сжаты.
– Уже десять дней я веду занятия по рукопашному бою. А ты не был ни на одной тренировке.
«Рассказать ей о кровавой рвоте? – подумал он. – Нет, не стоит – сразу же потащит в санчасть». А там,
