как заезжий охотник, разморенный теплом и обедом с водкой, снисходительно растолковывает леснику где- то, как-то слышанную или вычитанную идею о параллельных мирах, а слушатель примеривает ее: сходится, не сходится... Ждал-то он, конечно, чего-то более четкого, приемлемого. С таким же успехом он мог бы тогда обратиться и ко мне.
В трещине пола росли грибы. На длинных белых ножках, со шляпками-колпачками, хилые и скучные. Будь я ботаник, хотя бы разбирайся в наших грибах, смог бы сказать, такие же они или иные. А так... Я сорвал один из грибов, он раскачивался в пальцах... А какие, кстати, грибы в Южной Америке?
Я даже улыбнулся. Меня забавляла косность собственного мышления. Никакой Южной Америкой здесь и не пахло, а ведь я продолжал цепляться за какое-нибудь объяснение, которое можно было бы втиснуть в пределы понятного.
На площади было пустынно. Ворона сидела на голове повешенной куклы, держа в клюве маленькое зеленое яблоко. Я вернулся к тете Агаш.
– Это ты, младший брат? – спросила она.
– Далеко они поехали?
– В лес. К людям.
– Я ничего не знаю.
– А что можно о нас знать? Зачем хорошо живущим знать о тех, кто живет плохо?
– А мой брат?
– Твой брат – большой человек.
– Он знает?
– Он знает. Но иногда он как ребенок. Он хочет хорошо, а не понимает, что потом будет плохо. Не понимает самых простых вещей. Тебе ясно, мальчик?
– Может быть. А как он к вам пришел?
– Он не сказал тебе?
– Я был далеко. Я вчера к нему приехал. Он не успел, потому что спешил сюда.
– Это было давно, – сказала тетя Агаш. Очаг догорал и дымил. – Два лета назад Серге пришел к нам в деревню. Тогда деревня была живая. В ней жило много мужчин. Мой брат был в лесу. На него напал некул. Ты знаешь некуда?
– Я видел.
– Серге убил некуда и замотал рану брата своей рубахой. На Серге была белая рубаха. Она стоит столько, сколько вся наша деревня. А он ее разорвал. Мой брат долго болел. Он сказал Серге: «Моя жизнь – твоя жизнь». Ты понимаешь?
– Понимаю.
– Мой род взял Серге. Но сукры могли узнать. Нельзя брать в род чужого. Серге не хотел жить у нас. Он уходил. Так было три раза. Никто не говорил сукру про Серге. Все боялись закона сукра. Закон сукра нарушил – смерть. Но закон рода нарушил – тоже смерть. Ты понимаешь?
– Понимаю.
– В тот год была лихорадка. Много людей умерло, а много бежало в лес. Когда пришли сукры, не было мужчин, чтобы сторожить ворота. Сукрам нужны были новые люди. Я была в деревне, когда они пришли. Они не должны были приходить. Наша деревня дает сукрам зерно и вещи. Мой сын погиб. Мой брат убит на пороге дома. Меня бросили умирать, кому нужна старуха? И когда пришел Серге и принес лекарство, то мало было людей, чтобы есть лекарство. И я сказала Серге: твой брат, мой брат мертв. Ты мой брат. Ты возьми его дочь Луш, и она будет твоя жена. Ты найди сукра, который убил брата, и убей сукра. И все, кто слышал, сказали: «Это нельзя, это запрещает закон. Нас всех убьют». И Серге сказал: «Законы придумали люди. И они их меняют».
– И он убивал?
Мне хотелось, чтобы старуха ответила «нет». Сергей не имел права судить и казнить. Даже если ему казалось, что это право дает ему справедливость.
– Он сказал: «Если я убью сукра, придет другой сукр. Только все вместе люди могут прогнать их».
– Правильно, – выдохнул я. – Это ничего не решает.
– А мы ждем, – закончила старуха. – И нас все меньше. А сукры все сильнее.
Где-то далеко, за пределами деревни, возник низкий протяжный звук, словно кто-то натянул и отпустил струну контрабаса. Агаш осеклась, невидящие глаза смотрели туда, откуда пришел звук. Пальцы, раздутые в суставах, вцепились в тряпку, прикрывавшую колени.
– Что это? – спросил я.
– Трубы, – сказала старуха. – Еще далеко.
– Идут сюда? – не отставал я.
– Смерть сторожит людей. Ты уходи. Серге сказал, чтобы ты уходил.
– А где Сергей? Где я найду его?
– Серге в лесу. Они ищут Серге. Уходи. Ты такой же, как он. Я была больна от горя. Я сказала Серге, что он должен убить сукра. А Серге сказал тем, кто оставался живой: почему вы даете себя резать, как свиней? Лучше бы он не приходил. Уже нет мужчин в нашем роду, уже нет деревни, и сукры убьют последних за то, что деревня дала приют Серге. Нельзя спорить с судьбой...
Звук контрабаса донесся снова. Чуть ближе. Или мне показалось, что ближе?
– Агаш-пато! Агаш-пато!
Вбежал, запыхавшись, мальчишка-пастух. Он размахивал сведенными в кулаки руками, помогая себе говорить. Старуха слушала, не перебивая. Потом протянула руку. Мальчишка разжал кулак. Там был комочек бумаги. Я расправил его. На листке, вырванном из записной книжки, было крупно, косо написано: «Николай, быстро уходи. Не вернусь, позаботься о Маше. Я у нее один. Это приказ».
Записка была без подписи.
– Ты уходишь? – спросила Агаш.
Я посмотрел на часы. Чуть больше часа прошло с тех пор, как лесник ушел с мужчинами. Я знал, что не послушаюсь его. Я не мог вернуться один.
– Уходи быстро, – настаивала Агаш. – Курдин сын выведет тебя.
– А вы?
Она показала на черную щель позади нар:
– Я спрячусь в яме.
– Мальчик может провести меня к Сергею?
– Нельзя.
– Почему? – Я взял ружье лесника.
– Он не велел. Он знает лучше. Ты чужой.
– Я пойду к Сергею, – сказал я. – Он мой брат.
Старуха молчала.
– Тогда я пойду один.
Мальчик топтался у входа, будто хотел убежать, но не смел.
Старуха повернулась к нему, заговорила. Он ковырял ногтем притолоку.
– Иди к Серге, – согласилась старуха. – Ты мужчина. Мальчика от леса пришли обратно. Я не хочу, чтобы его убили. Он спрячется со стадом.
– Спасибо, тетя Агаш, – кивнул я.
Мальчишка бежал впереди, иногда оборачивался, чтобы убедиться, что я не отстал. Страшно худые, раздутые в коленях ноги мелькали в пыли, волосы стегали пастуха по плечам.
Мы выбрались через заднюю стену одной из хижин и сквозь дыру в тыне. Дорога вела вниз, с холма, к пересохшему ручью и снова вверх к голым вершинам скал, торчавшим из далекого леса. Стало жарко. Пот стекал по спине, и ружье казалось тяжелым и горячим. Пыль оседала на мокром от пота лице и попадала в глаза.
Снова донесся звук трубы, утробный и зловещий. Так близко, словно кто-то невидимый стоял прямо за спиной. Мальчишка пригнулся и бросился к лесу, петляя, как заяц. Вторая труба откликнулась слева. Я побежал за пастухом. Лес приближался медленно, мальчишка далеко опередил меня.
Спереди, оттуда, куда бежал пастух, послышался крик. Я приостановился, но шум в ушах и стук сердца
