– Джак, Айз Седай. Джак Винн. Он... – запавшие глаза женщины блеснули от слез. – Джак умер еще до того, как начались стычки. Поскользнулся в снегу и разбил себе голову о камень. Подумать только, проделал такой путь и умер из-за того, что поскользнулся в снегу!
Ребенок начал кашлять надрывным, грудным кашлем, и Суса заботливо склонилась над ним.
Морейн не знала, был ли тому причиной кашель ребенка, слезы женщины или нелепая гибель ее мужа, однако она тщательно внесла все сведения о ней в свои записи. Башня может позволить себе потратить лишнюю сотню золотых крон на женщину и ребенка. Ведь в ином случае они оба обречены на смерть, если только кто-то другой не решит им помочь. Ребенок, правда, выглядел достаточно упитанным, но Суса, несомненно, голодала. А эта Мери а’Конлин собиралась повесить свои деньги на стену
– Да благословит вас Свет, Айз Седай. – Суса сглотнула, пытаясь сдержать слезы, но у нее не получилось. Она не всхлипывала; слезы просто хлынули ручьем по ее щекам. – Пусть Свет сияет вам вечно!
– Да, да, – мягко отвечала Морейн. – В этом лагере есть Предсказательница? – Нет, мурандийцы как- то по-другому называют женщин, сведущих в травах и целительстве. Как же? Верин Седай посвятила этому вопросу целое занятие в первый год, когда они с Суан стали Принятыми. – У вас есть Мудрая? Мудрая Женщина? – Суса кивнула. Морейн вытащила кошелек из поясной сумы и вложила в свободную руку женщины серебряный пенни. – Сходи к ней со своим ребенком.
Это вызвало новый поток слез и благодарностей, женщина даже попыталась поцеловать Морейн руку, от чего та едва уклонилась. Свет, Суса ведь не была ее вассалом! Вряд ли приличествовало принимать от нее такие знаки покорности.
– Учитывая, что вскоре она должна получить премию, – прошептала Суан, когда Суса, наконец, отошла, – Мудрая могла бы оказать ей помощь и в кредит. – Подруга не отрывала взгляда от строк, которые уверенной рукой выводила на своем листе, но та часть ее лица, которую видела Морейн, выражала неодобрение. Суан очень бережно относилась к деньгам, поскольку их у нее самой бывало очень немного.
Морейн вздохнула – что сделано, то сделано, – и вздохнула еще раз, поняв, какой шквал перешептываний ее поступок вызвал среди женщин, выстроившихся в две очереди перед столом. Весть о том, что одна из «Айз Седай» вписала в бумаги ребенка Сусы Винн, распространилась среди них подобно пожару в сухой траве. И не прошло и нескольких минут, как Морейн увидела, как другие женщины, стали торопливо пристраиваться в конец очередей, причем по крайней мере одна
– Мой Данил, что-то он очень уж бледненький в последнее время, Айз Седай, – говорила круглолицая женщина, стоя перед ней с заискивающей улыбкой и с алчным блеском в светло-голубых глазах. Дитя, играя у нее на руках, издавало довольные булькающие звуки. – Как бы мне хотелось свести его к Мудрой Женщине! Но я не могу себе этого позволить. – Серое шерстяное платье женщины выглядело совсем новым.
Морейн внутренне вспыхнула и на этот раз не стала даже пытаться подавить гнев.
– Я могла бы Исцелить его, – холодно отчеканила она. – Разумеется, он еще слишком мал. Он может не выжить. Подобное случается. – В таком возрасте ребенок наверняка не пережил бы шока, вызываемого Исцелением; кроме того, это одно из немногих плетений, которые Принятым запрещалось воспроизводить без надзора сестры. Ошибка в Исцелении могла повредить исцеляемому больше, чем плетущей. Женщина, однако, об этом не знала, и когда Морейн протянула к ней затянутую в перчатку руку, она отпрянула, закрывая руками своего ребенка; ее глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит от испуга.
– Нет-нет, Айз Седай. Спасибо вам, но лучше не надо. Я... Я как-нибудь наскребу монет, ничего, я справлюсь.
Гнев Морейн прошел – он никогда не длился долго, – и на миг ей стало стыдно за себя. Но только на миг. Башня может позволить себе великодушие, но никому не позволено считать Айз Седай дурочками. Немалая часть могущества Башни зиждилась на вере в то, что сестры являют собой абсолютную противоположность дурочкам во всех отношениях. По очередям опять пробежал шопот, и женщина, державшая ребенка за руку, поспешила прочь еще быстрее, нежели пришла. По крайней мере, с этим не придется разбираться. Ничего не попишешь: те, кто считает, будто Башню можно так легко одурачить, заслуживают суровой отповеди.
– Неплохо, – пробормотала Суан, поскрипывая пером. – Очень неплохо.
– Данил, – повторила Морейн, записывая. – А как ваше имя? – Ее улыбка относилась к похвале Суан, но мать Данила, по-видимому, приняла ее за знак того, что она прощена, и в ее ответе прозвучало облегчение. Морейн была рада слышать это. Многие боялись Белой Башни, и зачастую не без причины – Башня могла быть жестокой, если это требовалось, – однако страх – плохое орудие, рано или поздно такой инструмент ранит того, кто его использует. Морейн усвоила это правило задолго до того, как пришла в Башню.
Когда солнце миновало зенит, Морейн с Суан сходили к лошадям и принесли из седельных сумок еду. Просить об этом кого-нибудь из людей Стилера не имело смысла: гвардейцы уже перекусывали сушеным мясом и сухарями, сидя на корточках невдалеке от той коновязи, где были привязаны их лошади. Судя по их виду, никто и шагу с места не сделает, разве что если на них нападут. Однако Стилер склонил голову, когда Морейн и Суан возвращались от своих лошадей; кивок был почти незаметен, однако, как показалось Морейн, он выражал одобрение. Да, определенно, странный народ эти мужчины...
Девушки не успели записать еще и половины имен, поэтому Морейн ожидала, что женщины в очереди, по меньшей мере, начнут недовольно ворчать, сетуя на неожиданную задержку, однако те без единой жалобы тоже разбрелись кто куда, чтобы поесть. Смуглая женщина, говорившая с тайренским акцентом, поставила на стол перед посланцами Башни помятый жестяной чайник, до краев наполненный горячим черным чаем, и пару зеленых кружек с потрескавшейся глазурью, а высокая седовласая женщина принесла две высокие деревянные кружки, от которых шел пар и аромат подогретого с пряностями вина. Ее обветренное лицо никогда не освещала улыбка.
– Суса Винн слишком горда, чтобы принимать от кого-либо помощь. Разве что немного еды для ребенка, – сказала седовласая, ставя чаши на стол. Ее голос был слишком низок для женщины. – Вы сделали доброе дело, и это хорошо. – Кивнув, она повернулась и зашагала прочь, увязая в снегу; но держа спину прямо, как гвардеец на параде. Очень необычная манера вести себя с Айз Седай.
– Она знает, кто мы на самом деле, – тихо проговорила Суан, грея ладони о горячую кружку. Морейн, несмотря на перчатки, последовала ее примеру. Пальцы у бедной Суан, должно быть, совсем закоченели.
– Она никому не скажет, – ответила Морейн, помолчав, и Суан кивнула. Не то чтобы правда обернется для них неприятностями, учитывая присутствие Стилера и его людей, но все же будет лучше, если им удастся избежать сложностей. Подумать только, какая-то простолюдинка увидела то, что не сумели разглядеть благородные! Не лицо Айз Седай, а платье Принятой. Или и то и другое вместе. – Наверное, в молодости она приходила в Башню. – Женщину, которая не смогла научиться направлять Силу, отсылали обратно, но она уже видела Айз Седай и Принятых.
Суан искоса посмотрела на Морейн так, словно та заявила, что вода мокрая. Иногда это раздражало – когда Суан вот так разгадывала что-то раньше нее.
Они ели хлеб с сыром и фрукты почти в полном молчании. Послушницам запрещалось разговаривать во время трапез, а Принятые должны соответствовать своему званию, поэтому девушки привыкли есть молча. Вино они едва пригубили – Принятым давали за трапезой вино, но разбавленное, и было бы нехорошо, если бы одна из них захмелела. Морейн с изумлением поняла, что с жадностью проглотила всю еду до последней крошки, хотя прежде была уверена, что этого ей будет слишком много. Возможно, аппетит разыгрался из-за пребывания на свежем холодном воздухе.
Морейн складывала салфетку, в которую была завернута еда, – и жалела, что кураги не оказалось немного побольше, – когда Суан вдруг вполголоса произнесла:
