службой, но в данный момент старик преследовал другую цель: тонкие стенки каменного перехода были утеплены деревянными досками, а двери с обеих сторон могли запираться снаружи и изнутри, что делало его незаменимым для обмена секретами.
– Ты отличный сборщик пожертвований,– издалека начал настоятель, поигрывая ключами.
– Стараюсь брать дань со всякого проходящего,– скромно согласился Нилс.
Настоятель криво улыбнулся и повернул ключ в первой двери.
– Брат Апрам, который стоял с ящиком до тебя, тоже так говорил. Правда, до меня дошли слухи, что с некоторых хорошеньких панночек он предпочитал взимать жертву, так сказать, натурой… Пришлось э-э-э… выгнать. А ты молодец, никаких нареканий!
– Все во благо душевно обделенных,– пробормотал Нилс, провожая взглядом поворачивающийся ключ.
– Давно хотел тебя спросить: кем ты был до прихода в приют? Может, счетоводом? Или казначеем? Очень уж ловко с деньгами управляешься.
– Ммм… что-то вроде счетовода,– неуверенно буркнул монах, окончательно стушевавшись.
– Ладно, неважно. Придется тебе, сын мой, до возвращения Хаспера совместить сразу три занятия,– сообщил настоятель, тщательно заперев обе двери.
– Какие именно, святой отец? – Нилс постарался, чтобы в его голосе не слишком звенело напряжение.
– Когда будешь завтра собирать пожертвования и искать ход на станцию, заодно посматривай – не идет ли навстречу брат Михаил.
– Пожертвования? – не веря услышанному, переспросил Нилс. В глубине души он был уверен, что в последний день монашества его освободят от основной обязанности.– Собирать пожертвования? Я же… уезжаю послезавтра!
– Ты обсчитался,– мягко возразил настоятель.– Ты, сын мой, уезжаешь не послезавтра, а сразу после того счастливого дня, когда найдешь либо станцию, либо нашего подопечного. Ни минутой раньше. Ох, какое гневное лицо! Надеюсь, оно не обозначает, что ты против?
На самом деле возмущенное лицо Нилса именно это и обозначало.
– Вы считаете, что можно найти станцию, стоя посреди площади? – грустно спросил монах.
– А кто тебя держит на одном месте? – притворно удивился настоятель.– Ходи по улицам.
– Но горожане уже привыкли, что я стою именно на площади! – взвыл окончательно раздосадованный Нилс.
– Послушай, недогадливый сын мой! – рассердился настоятель.– Не все ли равно, где трясти ящиком? Погуляешь внутри Старого грода, рассмотришь все, что может называться «за». Только незаметно, не привлекая внимания! Вполне возможно, что вход стандартно помечен значками, как и остальные, просто никто не обращает на это внимания. Как там их подписывают?
– FE и цифры. Как правило, красным,– язвительно подсказал Нилс.– Сомневаюсь, что подобная примета осталась незамеченной в течение пятидесяти девяти лет.
– Очнись, сын мой! – криво улыбнулся настоятель.– На городских стенах ближе к порту столько всего понаписано, что скромные красные циферки даже в глаза не бросятся. Иди к себе, выспись как следует, а с утра приступай. Сам понимаешь, мне бродить меж помоек не по чину, тебе же в самый раз.
– А если Михаил успел кому-нибудь рассказать? – набычился Нилс.
– Я перестал молиться святому Палле только перед твоим приходом,– признался настоятель.– И он помог. Вразумил меня. Подумай и ты, Нилс: если к тебе подходит на улице явно больной умом человек и начинает рассказывать о неведомых сокровищах – ты поверишь? То-то и оно. Мы с тобой просто привыкли к своим подопечным, к их странностям. Обычный человек кинется бежать от приставшего к нему полудурка.
– Брат Михаил не столь уж болен,– упрямо напомнил Нилс.– У него речь нормального мужчины, а странность всего одна: стоит произнести при нем слова «добрая женщина», как Михаил начинает стонать, раскачиваться корпусом из стороны в сторону, а потом бросается к стене и тихо бурчит что-то не по- нашему, проковыривая дырку. Как правило, за полчаса приходит в себя. Пришлось вымарать из Михайлова экземпляра сборника канонов пятую, двадцать седьмую и семидесятую литуну – там «добрая женщина» чуть ли не через строчку. Вы видели его келью? Всю стенку дурачок расковырял. Словно песчаный берег с ласточкиными гнездами. Как только пальцы о камень не обломал!
– А вот это хорошая мысль! – оживился настоятель.– Надо еще раз наведаться! Прямо сейчас! Вдруг что наведет на след или хотя бы подскажет, куда он мог подеваться?
В келье брата Михаила было тихо. Догорала забытая сальная свеча, вся во вмятинах – видно, Михаил крутил ее в руках, прежде чем зажечь. Неодобрительно взирали на незваных гостей с икон лики святого Паллы и Чудесника Николы, любимых святых больного. Стены действительно были неровными, а прикроватная так и вовсе испорчена – сплошные ямки.
– Ну прямо крот, роет и роет! – укоризненно пробормотал Нилс, но настоятель не ответил. Подойдя к скромному ложу, он взобрался на соломенный матрас коленями и чуть не лбом уткнулся в стену.
– Вы… вы что? – растерялся монах.
Повернувшегося к нему старика было не узнать: его глаза горели безумным ужасом. Недаром говорят, что умственные болезни тоже заразны, мелькнула мысль у перепугавшегося Нилса. И что теперь прикажете делать? Запирать собственного настоятеля? Никому в приюте ничего не говорить, авось сами не догадаются?
– Сын мой… – прохрипел старик, простирая к Нилсу дрожащие руки.– Ты это видел вблизи?
Если Нилс и собирался делать ноги и звать Мита со смирительной рубахой, то было уже поздно. Настоятель с неожиданной силой прихватил его за шиворот (разодрав капюшон) и ткнул в стену носом.
Тычок получился знатный – мясистые ноздри Нилса с размаху приложились к твердому и заплакали кровавой юшкой. Монах инстинктивно лягнул обидчика пяткой, попытался оттолкнуться от стены руками и… его ногти зацепились за пучки острых волокон. Некогда каменная стена, часть скалы, сейчас была деревянной. По крайней мере в тех местах, где ее ковырял во время припадков брат Михаил.
– Липа! – потрясенно взвыл Нилс, растирая кровь пополам с соплями по горячему лицу.
– Липа,– грустно согласился настоятель, потирая ушибленное колено.– Причем во всех смыслах. А ты, оказывается, горазд ногами махать…
– Простите,– без особого раскаяния буркнул Нилс.
Беглое прочтение бумаг на Михаила, спешно извлеченных из канцелярского ящичка с документами, ничего не дало. Просто очередной несчастный, скитающийся по городам, приведенный в приют добрыми людьми. В приюте год. За это время подремонтировал худую крышу перехода, исправил обручи на старых бочках, отгрузил немеренное количество бутылок крепленого «Мирры от святого Паллы» и… каким-то образом превратил камень в дерево. Ни с кем особо не подружился, был нелюдим. Ни с кем не испортил отношений по причине мягкости и незлобивости характера.
Вернулись в келью.
– Что прикажете? – насупился Нилс.
– Тебе? – Голос настоятеля звучал жестко и спокойно, почти без эмоций.– Все отменяется, Нилс. С завтрашнего утра отправляйся в Старый грод. Никаких денежных сборов, нужно срочно отыскать эту треклятую станцию. Попутно расспрашивай о Михаиле. Болит?
– Что? – растерялся Нилс.
– Я спрашиваю про нос. Больно?
– Пустяк…
– Подойди и зажмурься.
Нилс послушно приблизился на шаг. Легкое дуновение прохладного ветерка, неожиданный жар где-то внутри ноздрей и вдруг – короткое онемение и непривычная расслабленность до дрожи в коленях. Монах начал кое о чем догадываться, но боялся себе поверить. И открыть глаза.
Рядом с ухом прошелестел смешок – настоятель тоже догадался о том, что брат Нилс догадался.
– Спасибо, отец. Так вы… вы, оказывается, настоящий врачеватель? – рискнул подать голос Нилс, по- прежнему жмурясь и стараясь удержать равновесие на слабых ногах.
