Выйдя из мастерской при ремонтном цехе, Аверьянов почувствовал в воздухе какой-то неприятный, но очень знакомый запах.
Недалеко от медсанчасти, в закутке у курилки, чуть-чуть в стороне от прямой дороги на учебно- тренировочный комплекс, царило непонятное оживление, причина которого при ближайшем рассмотрении оказалось простой, как лужа под кроватью.
Еще год назад на этом месте — месте нынешнего оживления — располагался деревянный дощатник, созданный еще, видно, при Сталине, — стандартный армейский нужник на двадцать четыре очка, вечно и невообразимо антисанитарный.
С этим сортиром была связана какая-то не поддающаяся никакой логике загадка.
Нужник можно было с большими трудами отдраить до стерильной чистоты, можно было, — что и говорить. Но стоило затем, выждав не более получаса, вновь заглянуть в сортир, как кровь немедленно стыла в жилах от представлявшейся взору картине. Самое странное, что картина всегда бывала убийственна, вне зависимости от того, заглядывал кто-либо в сортир за эти полчаса ожидания или нет.
Его много раз с большими трудами отдраивали до ослепительной чистоты, но через час-два, не больше, он становился вновь грязнее Авгиевых конюшен.
Примечательно, что это возвращение к первозданному антисанитарному виду происходило даже в том случае, если в свежевымытый сортир никто не заходил. Вымытый и пустой нужник можно было даже запереть снаружи. То, что представлялось взгляду час спустя при отпирании, не поддается никакому описанию. На полу сортира вновь высились кучи, среди которых дошкольники могли бы играть в прятки, не ложась на пол, не становясь на карачки и не приседая на корточки.
Мистика!
Естественно, что в полку ходила легенда о роте слепых десантников-привидений, проклятых за воинское преступление и обреченных вечно… ну и так далее… Эти-то привидения, гласила полковая легенда, едва дождавшись окончания влажной уборки и исчезновения из помещения живых свидетелей, немедленно материализовались в нужнике и безудержно гадили, причем неизменно мимо очка — слепые ж!
Командир полка, полковник Боков однажды, зайдя в это строение и ужаснувшись, поставил в тот же день в штабе каверзный вопрос, решив проверить разом сообразительность офицеров: «Кто мне скажет, зачем в нужнике у медсанчасти в полу отверстия пропилены?» — «То есть как это “зачем”?» — удивился зам по хозчасти. «А так вот — зачем было дыры пропиливать, если все мимо них свои дела делают? — ответил полковник. — Не лучше ли их заколотить? А то, глядишь, кто сослепу в дыру оступится, сломает ногу, покалечится!» — «Приказываете заколотить?» — ошарашенно уточнил майор, зам по хозчасти. «Приказываю убрать! — взорвался Боков. — Языком вылизать!» — «Языком — это к замполиту! — обрадовался майор-хозяйственник. — Андрей Алексеевич, не спите, вам задачу поставили!»
Словом, скандал разгорелся такой, что проклятый нужник решено было немедленно снести. Это было сделано молниеносно, в трехдневный срок. Яму присыпали землей, и хотя слой ее и получился небольшой, сантиметров сорок, однако сверху положили дополнительно дерн, и тот, имея столь благодатную подпитку снизу, за месяц превратился в настолько мощный и плотный травяной ковер с переплетенной корневой системой, что, даже прыгая в самом центре бывшей ямы, только очень чуткий прыгун ощущал некоторую не столько пружинящую, сколько волнообразно-колебательную реакцию более глубоких пластов вязкой стратифицированной среды. Но время теперь работало на экологию, а не против нее, задача была решена, вопрос закруглен, точка поставлена.
Однако место это было, видно, и впрямь проклято темными силами, так как сегодня, за час до обеда, черт занес сюда молодого контрактника.
Причем — и это, собственно, и создало цепь проблем — черт занес этого молодого дурака на старом тяжелом танке ИС-3, списанном, без пушки, но весом около пятидесяти тонн. Контрактник ехал на учебно- тренировочный комплекс, чтобы поставить там танк отныне и на века в качестве учебно-тренировочного объекта, но, под воздействием черта, толкнувшего юного механика-водителя под локоть, тяжелый ИС-3 свернул на гиблое место и слегка закачался… Механик, от большого ума, нажал на газ. Гусеницы, пытаясь ускорить тяжелую машину, загрохотали, сорвали слой дерна, добрались до жидких слоев и забуксовали, чавкая и оглушительно гремя.
Механик-водитель, видевший из своего маленького люка-окошка только зеленую лужайку, ощутил вдруг мощнейшую волну очень знакомого запаха.
Он стремительно оглянулся, греша на командира, заряжающего и неискоренимую дедовщину.
Но «стариков» давно уж след простыл. Дедовщиной тут и не пахло. Пахло гораздо отвратнее.
«Неладно!» — подумал механик-водитель, чувствуя, что танк стал как бы тонуть посреди веселой, ярко-зеленой лужайки — тонуть едва заметно, очень медленно, но весьма брутально, как «Титаник», с заметным дифферентом на нос.
Зафиксировав газ, чтобы сохранить динамику машины и понять, что происходит, механик-водитель выскочил на броню через верхний башенный люк.
И обалдел.
Танк, что называется, рыл копытами, вышвыривая назад из-под гусениц два могучих фонтана, состоящих из какой-то плохо проваренной, жидкой, темно-коричневой овсянки с обильным вкраплением иссиня-черных ягод гигантского, циклопического чернослива вперемешку с изжеванными динозавром покрышками мячей для игры в регби.
Вонь в воздухе висела такая, что листья ближайших берез чернели и скукоживались на глазах, люди, стоящие на значительном удалении, загораживали лица ладонями и рукавами, как на пожаре.
— Прыгай! Прыгай, Мирон! — закричали водителю из далекой толпы наблюдателей.
— Разбегайся и прыгай!
— Где разбежаться-то?! Снимите меня!
— Надо снять его!
— Вперед прыгай! Сам! Никто тебя не снимет!
— Не вздумай назад сигануть! — гаркнул зампотех в мегафон.
— Если он все-таки прыгнет назад… — заметил начальник медсанчасти, доверительно склонившись к уху зампотеха, — его придется пристрелить…
— За что? — удивился зампотех.
— За что — потом сообразим, — ответил главный полковой медик. — Ты, главное, стреляй не мешкая. Не сможем мы его с брони снять!
— Да я сниму, ты что?! — решительно кивнул зампотех. — С трех выстрелов сниму. Из пистолета. Спорим на пиво?
Но в этот миг механик-водитель решился. Разбежавшись, насколько позволяла ситуация, он прыгнул вперед и, улетев метра на три, совершенно благополучно приземлился на не потревоженный никем и ничем дерн. Слой выдержал! Танкист остался цел, чист и невредим!
Толпа наблюдателей разразилась одобрительными возгласами, свистом и овациями.
Вертолет МЧС, вызванный Боковым, командиром полка, шел над лесом, вдоль трассы, слегка в стороне от нее.
Танк, материальную ценность, надо было спасать.
Этот внезапно образовавшийся рейс оказался очень полезен и Коптину, который сумел, договорившись с краевым начальством МЧС, «пристегнуть» вылет вертушки к своим целям.
Нужно было найти Астахова, а затем и Аверьянова. Дело должно было быть сделано, путь пройден до конца, а педаль вжата до коврика — Коптин свято соблюдал этот принцип и на службе, и в приватных делах.
Коптин повернулся к летчику:
— В морской форме, у трассы, должен стоять капитан первого ранга. — Он помолчал. — Все поломал, козлина штабная. И ведь что главное: всю жизнь, блин, из Управления кадрами носа он не высовывал. Но больше всех все знает. И спеси — полный пузырь!
