Хранитель Мечей. Рождение Мага

– У меня были дела поважнее. Да и как-то не с руки заниматься поисками, когда у тебя на плечах висят отцы-экзекуторы.

– Неясыть. – Бахмут шагнул вперёд. Вид у него был не слишком приветливый. – Ты, похоже, всё-таки не понимаешь. Этот мир обречён. И сумеешь ли ты выбраться из-под его обломков, зависит теперь только от тебя. Найди Мечи, и ты сможешь вернуться домой. Понимаешь? Домой.

Фесс пожал плечами.

– Я уже много раз слышал, что мир гибнет. Каждый раз слухи о его кончине оказывались несколько преувеличенными.

– Я же говорил тебе, он не поверит. – Полуэльф презрительно скривил тонкие губы.

– Тогда ему надо показать, – заметил Бахмут.

– Вот и пусть смотрит, – неприятно рассмеялся полуэльф. – В ближайшие несколько лет тут будет твориться много интересного…

– Как бы ты не опоздал уверовать, человече, – вновь повернулся к Фессу Бахмут.

– Мне надоели эти игры, – холодно ответил некромант. – Я не люблю пустых угроз. Если вы так могущественны, как хотите казаться, – то действуйте, а не тратьте слова понапрасну.

Эвенстайн и Бахмут переглянулись.

– Тогда вини в бедах этого мира только лишь себя одного, – тихо произнёс полуэльф.

– Маски могут остановить Смерть?

– Нет, – покачал головой Эвенстайн. – Как ты понимаешь, нам нет сюда хода. Мы вынуждены прибегать к посредникам.

– Тогда зачем эти угрозы?

– Получив Мечи, мы спасли бы этот Мир! – напыщенно воскликнул полуэльф. – Не стану лгать, они нужны нам совсем для другого, но с их помощью…

– Я подумаю, – медленно ответил Неясыть.

– Думай, – кивнул Бахмут. – Только не слишком долго…

…Над тремя уснувшими в ущелье путниками, словно непроглядная тёмная вода, плыл ночной мрак. От края до края мира тёк он; тёмное покрывало великой Ночи, всеобщей утешительницы и помощницы, сомкнулось над измученными землями. Все спали, даже те, кто пережил арвестский кошмар, потеряв и дом, и близких. Даже недреманная эльфийская стража на рубежах Нарна оказалась во власти тяжёлого сна.

Фесс спал. Рождённому магу предстояло долгое странствие.

Эпилог II Путь в Ничто

Пусть брат восстаёт на брата и Император – на магов, пусть рати гномов и Дану кровавым стежком отмечают свой путь по имперским пределам, яростная зима всё равно в свой черёд уступит место весне. Закон вечен и непреложен, на этой вечности и непреложности стоит, по сути, людское бытие – как бы ни было плохо, надейся! Беды в конце концов отступят, ведь не может же быть всё время плохо!

…После закончившегося миром сражения с гномами и Дану под Мельином многим показалось, что и впрямь наступила передышка. Вопреки всеобщим ожиданиям, война с магами не переросла в кровавое и всеобщее избиение. Видно, струсили чародеи, не сдюжили супротив молодого правителя, несмотря на всю свою силу. Присмирела Радуга, присмирела – так судачили в имперских легионах.

…Император ни словом, ни делом не стал пенять тем легионерам, что отступили и показали врагу спину в приснопамятном бою. Первый легион – точнее, уцелевшие из него, – те да, тех возвеличили, и отныне они сделались легионом Серебряных Лат, личной гвардией правителя Империи; Первый легион набирали заново, из добровольцев, давая двойную плату, но и муштруя вдвое.

…Угрюмые гномы своими руками восстанавливали Мельин. У них просто не оставалось другого выхода. Драгнир исчез, небольшая армия очутилась в самом сердце вражеского государства. Гномы принялись работать – честно, не покладая рук, потому что дали слово.

Однако те, кто остался в западных горах, думали по-иному. И огромный обоз с провиантом, посланный Императором к вратам нового гномьего царства, упёрся в наглухо запертые створки. В людей не стреляли, на них никто не нападал – но посланцы Каменного Престола чётко и недвусмысленно дали понять, что от хумансов им, Подгорному Племени, ничего не надо. Тем же, кто принял жизнь из рук правителя людей, предложено было в родные горы не возвращаться.

…Император сидел верхом, окружённый, как всегда, молчаливыми Вольными ближней стражи. Маленький отряд замер на вершине Замковой Скалы; внизу расстилался Мельин, сейчас похожий на громадный муравейник. Снег давно стаял, улицы превратились в покрытые жидкой грязью реки, где люди увязали по колено, а гномы, случалось, – чуть ли не до пояса.

– Гномам объявлено о слове Каменного Престола? – спросил Император у замершего перед ним гонца.

– Да простятся мне эти слова, но никто не дерзнул этого сделать, мой повелитель.

– Хорошо, тогда я это сделаю сам, – кивнул Император. – Отправляйся к их набольшим и передай, что я буду говорить с ними.

– Повиновение Империи! – отсалютовал воин и бегом бросился прочь.

Маленькая узкая рука осторожно коснулась воронёных лат Императора, и он тотчас же повернулся – словно ощутил эти пальчики даже сквозь толстый металл. Несмотря ни на что, Император с доспехами не расставался. Сежес могла ведь и передумать. В любой момент.

– Ты хочешь говорить с гномами? – тихо спросила Агата. Она сидела верхом на своей лошадке, мирно стоявшей рядом со злым боевым конём Императора.

– Да, Тайде. – Император часто звал её этим именем – людским переложением слова Thaide, Видящая, на языке народа Дану. – Есть шанс заполучить их в подданные.

– Ты радуешься этому? – по-прежнему тихо спросила Сеамни. – Тому, что они изгнаны?

Император помолчал. По старой привычке потёр левую руку – хотя на ней уже и не красовалась магическая латная перчатка из белой кости. Сеамни Оэктаканн не терпела лжи – пусть даже «во спасение».

– Радуюсь, – признался Император. – Если мне удастся устроить их… это будут настоящие подданные, такие же, как половинчики, как орки… – «И не как Вольные, – докончил он про себя. – Не как Вольные, о которых я до сих пор не знаю, кому они служат, – то ли мне, то ли своему Кругу Капитанов…» – Я хочу…

– Знаю. – Ручка Агаты скользнула под волосы, коснулась шеи Императора. – Ты хочешь быть повелителем всего, всех рас – и людской, и всех иных. Так, мой Император?

На людях она всегда называла его так. По имени, ею самой придуманному, – лишь когда они оказывались в постели.

И вновь он ответил правду.

– Так. Но разве это не лучше бесконечных свар и дрязг? Дану столетиями воевали не только с людьми, но и с гномами, с эльфами, не говоря уж о северных орках!

Агата опустила голову и ничего не ответила.

Всю эту зиму они были вместе, расставаясь лишь на краткий миг. Сеамни была его тенью. Молчаливой черноволосой тенью – правда, чёрные волосы пробила ветвящаяся молния ранней седины. Любая волшебница играючи исправила бы этот недостаток, не говоря уж о краске, – но Сеамни никогда не прибегала ни к чему искусственному. Была такой, какая есть.

Император уже хорошо изучил это её молчание. Куда как красноречивое, оно, казалось, говорило: «Оставь эти затеи, люби меня, восстанавливай Империю – зачем тебе новые земли?»

– Не могу, Сеамни, – негромко произнёс правитель. – Ты же не забыла о Разломе?..

Черноволосая головка опустилась ещё ниже.

Ну, конечно же, она не забыла о Разломе. Как не мог забыть никто в мире Мельина, и на севере от Внутренних Морей, и на юге. Чудовищная трещина, расколовшая Империю почти пополам, пролегла от побережья до Царь-Горы – изменили свой путь реки, обрушились горы, стали непроходимыми старые тракты, и никто ещё так и не смог выстроить моста над бездонной, курящейся живым белым туманом расщелиной.

Император помнил, как побледнела и едва не лишилась чувств Сежес, впервые взглянув на Разлом.